"Ничего, ничего, правильно! Нехай думает, что я шел к хлопцу, а не к ней".
Котька в это время встал, потянулся, поправил свою белую батистовую косоворотку, одернул кавказский ремешок с тяжелыми серебряными язычками и поднял с земли камень.
Широко раздвинув ноги, он размахнулся, - и круглый камень упал далеко-далеко, посреди запруды.
- Здорово! - сказала Галя, и ее слова обожгли меня.
А Котька схватил еще один камень и сказал Гале важно:
- Ну, это еще не здорово. Вот смотрите, куда закину!
Он примерился и размахнулся. Но камень вырвался у него из рук и упал совсем близко от нас, под скалу.
"Ага, ага, так тебе и надо! - чуть не закричал я. - Не задавайся зря!"
Галя засмеялась, и Котька, желая оправдаться, объяснил:
- Ну, это случайно. Сухожилие сорвал! - Он даже сморщился, будто от боли, и сказал: - Вы остаетесь, Галя, или идете?
На меня Котька не смотрел.
Галя встала, оправила платье. Втроем мы перелезли через каменную глыбу. Галя нагнулась к ведрам.
- Давайте я помогу вам! - сказал Котька, отстраняя Галю и хватая оба ведра.
- Ну нет, зачем? Я сама!
Но Котька уже потащил ведра к лестнице.
- А тебе обязательно надо на Подзамче, Василь?.. Как того хлопца звать? - спросила меня Галя.
- Какого хлопца?
- Ну того... к которому ты идешь?
- Того? Тиктор! - выпалил я наугад.
- Тиктор? Да ведь Тиктор не на Подзамче живет. Он возле вокзала живет.
- Ну да, но сейчас он у знакомых на Подзамче, вот мы и договорились встретиться, - кое-как выпутался я.
- А может... ты с ним другим разом встретишься? - И Галя робко посмотрела мне в глаза.
Но здесь я решил быть жестоким до конца! Я хотел наказать Галю за ее встречу с Котькой и сказал сухо:
- Нет, другим разом нельзя. Я должен встретиться с Тиктором сегодня!
Мы подошли к лестнице. На площадке меж ведер стоял, поджидая нас, Григоренко.
- Ну, спасибо, Котя, - очень ласково сказала Галя. - Теперь я сама донесу.
- Да бросьте стесняться! Я вам помогу, - сказал Котька басом.
- Нет, нет, Костя, спасибо. Вы же идете в другую сторону, вот с ним по пути, - кивая на меня, сказала Галя.
- Давай, Галя, я тебе помогу! - сказал я.
- Не надо мне помогать, - ответила Галя. - Сама не донесу, что ли? Идите себе вместе. Ну, до свидания!
- Нет, спасибо. Я не имею большого желания идти в такой компании! сказал Котька и отвернулся.
У меня перехватило дыхание.
- Ты молчи... ты... ты!.. - почти выкрикнул я.
А Галя глянула сперва на меня, потом на Котьку и засмеялась.
- Ой, я ж дура! - сказала она, смеясь. - Вы не разговариваете? Да? А я думаю: чего вы все молчите? Вы что - в ссоре?
- Так, у нас счеты! - сказал Котька и, подхватив оба ведра, потащил их вверх по лестнице.
- А я не заметила. Ну что ж, до свидания, Василь. - И Галя медленно протянула мне руку.
Я пожал ее холодную ладошку, и она, крепко ступая и чуть покачиваясь, пошла по ступенькам вслед за Котькой.
Я стоял посреди лестницы и смотрел им вслед. А что, если Галя или, еще хуже, Котька обернутся? Мне стало стыдно, и я быстро спустился и перешел по кладке через водопад. Ну и ругал же я себя в эту минуту! "Эх ты, - думал я, - трус. И зачем выдумал Тиктора? Надо было остаться с Галей, спровадить от нее Котьку. Не мог надавать Котьке или просто взять ведра да понести сам. Тогда бы Котька ушел. Упустил такой случай. А так смотри: шел-шел сюда, чтобы повидать Галю, из самой совпартшколы шел, и вот радуйся - повидал! Теперь, наверное, они вместе пойдут. И Котька станет хвастаться перед Галей, какой он сильный, скажет, что я его испугался, будет наговаривать про меня всякое. Обязательно будет наговаривать".
Я обогнул деревянную церковь. В луже возле колодца размокала желтая коробочка папирос "Сальве". Тисненая этикетка с нарисованной дымящейся папироской отклеилась и плавала поверх лужи. Я посмотрел на плавающую этикетку, вспомнил, как несколько лет назад мы собирали коллекции таких вот коробочек от папирос, и быстро пошел по горной крутой дороге, которая огибала Старую крепость со стороны Карвасар. Я шел на Подзамче и никак не мог сообразить, зачем я иду туда.
Уже в городе, по дороге домой, я остановился возле витрины парикмахерской Мрочко. Там, за толстым бемским стеклом, торчали на болванках восковые лица тонконосых красавиц. На каждой был приклеенный парик. А сбоку, по обеим сторонам нарядной и устланной разноцветной бумагой и журнальными вырезками витрины, блестели два зеркала. Я делал вид, что рассматриваю лица восковых красавиц с каплями клея на висках, а сам искоса глядел в зеркало. Мне стало стыдно смотреть на себя в зеркало просто так. Прохожие еще станут смеяться: такой здоровый парень и, как девчонка, в зеркало себя рассматривает. Я смотрел украдкой и думал: "Котька шире меня в плечах - и только". Я видел в боковом зеркале свое сердитое лицо, глаза навыкате, рубашку апаш, подпоясанную ремнем, целые, без единой латки, черные молескиновые штаны. Серая кепка была слегка заломлена назад. Худо только, что я был босиком. Надо было надеть сандалии. "Эх ты!" - поругал я себя. Налюбовавшись собой вдоволь, я широко расправил плечи и, как борец, размахивая согнутыми в локтях руками, зашагал по мостовой к совпартшколе. Городские тротуары были гладкие и теплые от солнца.
ПЕРВЫЙ МАТЧ
На зеленой лужайке во дворе совпартшколы курсанты гоняли мяч.
Часовой у ворот, молодой черномазый парень с раскосыми глазами, в голубой буденовке, опираясь на винтовку, следил со своего поста за игрой. Я остановился возле турника.
Турник - водопроводная труба, до блеска отполированная ладонями, - был закреплен одним концом в развилке клена. Другой конец трубы был прибит скобками к врытому в землю столбу. Столб да брошенная на траву одежда и были воротами для играющих. Вторые ворота - два пенька - виднелись под самыми окнами нашего флигеля. Там в голу стоял, полусогнувшись, мой старый знакомый Полевой, секретарь партийной ячейки совпартшколы. После демобилизации из Красной Армии он решил не возвращаться к себе на родину в Екатеринослав, а остался у нас, в Подолии, и уездный комитет партии направил Нестора Варнаевича в совпартшколу.
В тех воротах, что были возле меня, суетился лектор политэкономии, стриженный под машинку Картамышев в широченных синих галифе и оранжевой майке-безрукавке. Вчера я услышал, что это Картамышева и лектора по естествознанию Бойко называли "братьями-разбойниками". Они были похожи друг на друга - носили синие костюмы и каракулевые папахи с красным бархатным верхом.