Настроение его, вначале заметно улучшившееся, упало до нуля, аппетит тоже, в манерах появилась сдержанность, лицо с каждым днем все больше выражало угрюмую усталость. В общем, я ни в малейшей степени не был удивлен, когда однажды утром, после завтрака, он объявил мне, что получил письма, вынуждающие его возвратиться в город.
— Я не забуду о Джеффри, миссис Тревор, — сказал он ей перед отъездом, — я стану навещать его как можно чаще.
Она мало знала мир — она совершенно не представляла себе, как принято вести себя в этом Лондоне, близ которого "она однажды жила", и не могла оценить в полной мере доброту, которую уже успел проявить Валентайн по отношению к ее мальчику, однако она была настолько благодарна и скромна по натуре, что интуиция с успехом заменяла ей опыт.
С нежным румянцем на щеках и полными слез глазами, с милой простотой, заставившей меня гордиться кузиной и, я уверен, глубоко тронувшей мистера Уолдрума, она поблагодарила его за все, что он сделал.
— Я перед вами в неоплатном долгу, — сказала она.
— А я в неоплатном долгу перед мистером Тревором, — откровенно ответил Валентайн. — Он сделал для меня гораздо больше, чем я могу надеяться когда-либо сделать для него и его близких.
— Правда? Как чудесно, — воскликнула она с жаром.
— Чепуха, Мэри. Он преувеличивает, — заметил я с подобающей скромностью.
— Это не преувеличение, — сказал Валентайн с выражением, напомнившим мне его мать. Увы, это давняя история.
— Миссис Тревор, всем, что я имею, я обязан вашему кузену. Если когда-нибудь я добьюсь славы и успеха, о которых стоило бы говорить, я не забуду о том, кто помог сделать мне первый шаг. Он нашел меня в Айлингтоне отчаявшимся, угнетенным, страдающим, и сразу же вселил в меня бодрость. У меня было небольшое разоренное имение в Эссексе, которое никто не купил бы, под которое никто не дал бы денег. Он нашел приятеля, который приобрел имение, и благодаря этому я сделался хирургом в Уэст-Энде, получил возможность производить интересующие меня опыты, написал книгу, стал известен и прекрасно зарабатываю. Вот и все, что ваш кузен сделал для меня, — он иронически выделил "все", — и поскольку об этом не стоило помнить, я тут же и забыл.
— Не обращайте внимание на его слова, Мэри, — попросил я, — он всегда, с малых лет был скверным мальчишкой.
— Он был очень добр ко мне и моим близким, — ответила она, протягивая Валентайну руку, которую он пожал, как мне представилось, с неохотой, и тотчас отпустил.
Хотя деловые письма, постоянно приходившие по поводу Кроу-Холл, и поглощали мое внимание, мне показалось удивительным, что Мэри ничего не сказала о недавнем госте.
Если я заводил о нем разговор, она слушала и пыталась казаться заинтересованной, но никогда по собственной воле не упоминала о его существовании.
Разумеется, я понимал причины ее молчания — она завидовала его влиянию на детей.
Впрочем, это было естественно. У нее никого нет, кроме них, и по воле моего кузена ее молодая жизнь уже прожита, у них же множество других интересов, и вся жизнь впереди.
Я не мог обсуждать с ней этот вопрос, но тем не менее ощущал обиду. Когда представляешь женщине своего друга, рассчитываешь, что она проявит к нему какой-то интерес, особенно, если он старается быть полезным ей и ее близким.
Моя кузина Мэри обходилась с мистером Уолдрумом любезно, но я не сомневался, что в глубине души она не испытывает к нему благодарности. И он, я думаю, чувствовал это, поскольку навещая Джеффри, старался побыстрей уехать из Фэри-Уотер, всегда ссылаясь на занятость.
Между тем мой разговор с миссис Тревор о судьбе мальчиков принес плоды. Она сама предложила то, о чем я никогда бы не заикнулся — чтобы Ральф вместо необременительных занятий с живущим по соседству викарием и безграничной свободы в Фэри-Уотер получил образование в хорошей школе, выбрать которую она предоставила мне.
— Я не могу расстаться с ними со всеми сразу, — сказала она, улыбаясь через силу, — но мне хочется исполнить свой долг перед ними сейчас, когда я поняла, в чем он состоит.
— Какая вы прекрасная, милая женщина, — воскликнул я, обрадованный тем, что хотя бы в отношении детей она обладает частицей здравого смысла, который редко встречается у матерей.
В ответ на это признание она засмеялась и спросила, в самом ли деле я так считаю, и я ответил утвердительно, мысленно сделав небольшую оговорку.
Я находил ее прекрасной во всех отношениях, если не считать того, что она недостаточно оценила моего друга, но в конце концов, можно ли винить ее в том, что она не в состоянии понять его натуру?