Не стану скрывать, тем утром мне хватало пищи для размышлений. Уезжать из Эссекса не входило в мои планы, иначе я за час упаковала бы вещи, и никто из вас не услышал бы от меня ни слова.
Ну, я не стала паковать вещи, а переменила комнату и снова во мне ожили подозрения насчет миссис Пол, когда я услышала, как она сказала Эндрюз: "В этой дубовой комнате людям никогда не удается поспать спокойно", а потом: "Поживешь с мое, еще не такое увидишь". Однако я никак не могла связать лицо, увиденное мною в зеркале, с физиономией миссис Пол или кого-нибудь из ее знакомых, и на меня нашел такой страх, что я и в самом деле стала бояться одна подниматься наверх и днем и ночью.
Меня охватила такая тоска, что я пригласила доктора и священника пообедать со мной, а когда они ушли, погрузилась в состояние еще большего отчаяния.
На следующий день мне предстоял визит в Грейндж. Мистер Конингем хотел показать мне свой дом, а мисс — ну, мисс Конингем, решила не противоречить прихоти брата. Во всяком случае я обещала приехать в Грейндж. Я хотела кое о чем с ним посоветоваться, кое о чем его спросить и переполненная этими земными заботами, желая развеять мысли о своей ночной посетительнице, я поехала через весь Лэтчфорд-Коммон и в назначенный час прибыла к вашему старому дому, мистер Уолдрум.
Я долго беседовала с мистером Конингемом, пока мы прогуливались по усадьбе, заходили в оранжереи, и я могу сообщить вам под строгим секретом, Стаффорд, — добавила ее светлость, — что он любезно обещал уладить те затруднения, о которых я вам говорила.
"Боже! — подумал я. — Она заполучила третьего мужа, вот зачем ей понадобилось ехать в Кроу-Холл".
— После завтрака мистер Конингем предложил мне посмотреть картины. У милого владельца Грейнджа есть одна причуда, он, добрая душа, вообразил, что разбирается в искусстве. Поэтому он бегает повсюду, покупая огромное количество картин по фантастичеркой цене, и искренне думает, что обладает лучшей домашней коллекцией в Англии.
Если меня что-нибудь коробит в этом добрейшем человеке, так это взгляды на искусство, и поверьте (я верил ей вполне), мне больно было видеть при свете дня весь этот хлам, торжественно висящий по стенам, и думать о том, сколько денег на него потрачено.
Но вдруг я увидела нечто приковавшее мое внимание.
— Где вы взяли это, мистер Конингем? — спросила я.
— Это? — повторил он, следуя за моим взглядом. — Когда мистер Уолдрум съехал отсюда, мой отец купил этот портрет из-за необычайно красивого лица этой женщины.
— Вы сказали, портрет? — спросила я. — Кого же он изображает?
— Загадочную леди, жену Филипа Уолдрума, исчезновение которой никто так и не смог объяснить.
С трудом я добралась до окна, сославшись на головокружение. Там я смогла перевести дух, а потом получить стакан воды.
Вы хотите знать, что со мной случилось, мистер Уолдрум? Так знайте: лицо, которое я видела в зеркале, не просто походило на изображение, висящее на стене в Грейндже. Это было лицо с портрета. Вы, вероятно, помните, — мягко обратилась она к Валентайну, — что на картине каждая мельчайшая деталь выписана с почти неприятной тщательностью. На среднем пальце левой руки, над обручальным кольцом, эта давным-давно исчезнувшая женщина носила другое кольцо, похожее, как нетрудно понять, на то, что принесла мне миссис Пол.
Поверьте, когда я это увидела, у меня кровь похолодела, но я не выдала секрета, Стаффорд. Никто никогда от меня не узнает, что призрак из Кроу-Холл так же всесилен и так же загадочен, как всегда.
Я искренне поблагодарил ее светлость за доброту и отвагу, тогда как Валентайн, который был настолько возбужден, что едва мог вразумительно выразить свои мысли, заявил, что она сняла у него с души огромную тяжесть, которая день ото дня увеличивалась после смерти его отца.
Мне приятно было это слышать, однако мне не понравилось выражение его лица, когда мы вместе выходили из комнаты.
— Послушайте, Валентайн, — сказал я. — Не забывайте, что хотя ваши обстоятельства изменились, положение миссис Тревор осталось прежним. В Англии достаточно женщин, на которых вы могли бы жениться, но вы никогда не сможете жениться на ней.
Впервые на моей памяти он оттолкнул мою руку нетерпеливым жестом, пересек холл и сам открыл входную дверь, словно это я был виноват, что Джеффри в завещании лишил свою вдову всякой возможности выйти замуж. На пороге он обернулся и сказал: