Таня горестно покивала головой и начала рассказывать.
Норушь, сидя напротив Тани на краешке стола, чинно ела сыр, время от времени качала головой, в особо волнительные моменты рассказа с сожалением откладывала недоеденный кусок в сторону и всплёскивала чистенькими розовыми лапочками с аккуратнейшими коготочками.
– Вот… и я же оказалась виноватой! – закончила Таня.
– Конечно, оказалась! – убеждённо ответила слушательница. – Не мог же этот мерзяк сказать, что это он виноват. Погоди… а у тебя что, родных нет? Совсем?
– Почему? Есть.
– Живут далеко?
– Нет, в Москве. Просто… просто мама вышла замуж, а её новый муж считает, что его семья – это жена и его дочь – моя младшая сестра. А я-то ему кто? Я мешаю. Квартира там двухкомнатная, в одной комнате мама и отчим, в другой мы с сестрой жили… Ну, то есть когда-то я жила одна, а потом родилась сестра, а вот сейчас она там одна, и я там лишняя. Вот и…
– И твоя мать это приняла? – тихо спросила норушка.
– Да, – Таня неловко пожала плечами. Нет, человеку она это не сказала бы, но мышке, которая не мышка и вообще просто плод её стрессующего воображения… почему бы и не сказать?
Норушь осуждающе покачала головой.
– Извини, конечно, но такие вещи я никогда не пойму! Как можно своего норушонка из норки выбросить? И вообще, почему ты не ешь? – возмутилась она.
– Да мне как-то и не хочется…
– Что значит, не хочется? Погрызи хотя бы свой бутерброд! И сырку на него сверху положи, чего ты скромничаешь? Давай-давай! Нет, не этот кусочек, он же прямо прозрачный! Сыр – он явление дырчатое, если его тонко резать, вообще не сыр получится, а кружавчики какие-то!
Таня послушно взяла кусок потолще – в конце-то концов, кто она такая, чтобы спорить с плодом своего воображения?
– Вооо, так уже лучше! Понимаешь, когда что-то такое случается, надо погрызть!
– Заедать стресс вредно, – уныло отозвалась Таня.
– А его и не надо заедать! Надо ЗАГРЫЗАТЬ! Чуешь разницу? Ты его делаешь слабее, а так – ты ничего не ешь и слабеешь сама! Вот! Вот так, правильно! И печенье грызни, представь, что это твоё расстройство, и укуси его! Чего стесняться-то? Боишься расстройство расстроить? – иронично предположила норушь, подтянув к себе недоеденный кусочек сыра.
Сквозь яркую весеннюю листву светился фонарь, чайник уютно пофыркивал на плите, колбаса была свежей, сыр вкусным, хлеб мягким. Стресс загрызался только так, запивался горячим чаем и почему-то слабел, словно разжимались острые когти, беспощадно вцепившиеся в её горло.
– Понимаешь, я же правда верила, что муж меня любит! Он всегда так и говорил, да и вёл себя… Я не понимаю, зачем? А Надя? Мы же дружили с раннего детства. Она… у неё в жизни тоже сложно – так же, как у меня, родители развелись, вот мы и поддерживали друг друга. Она всегда говорила, что рядом со мной тепло, она согревается. Я не понимаю, как так вышло? Почему она такое сделала?
– А когда ты замуж вышла, она как это восприняла? – почему-то мышь, ой, ну, то есть норушь, выглядела абсолютно естественно, сидя у тарелки с сыром и задавая вопросы Тане.
– Сначала злилась… Она красивая, а я – обычная, ей всё казалось, что Дима со мной встречается несерьёзно, ну, что обидит… А потом пообщалась с ним и сказала, что одобряет.
Таня вспоминала события недавнего прошлого и вдруг поняла, что воспринимаются они как-то иначе… словно показываются иной стороной.
Да, вот яркая Надя с недоумением смотрит на Таниного ухажёра. А почему? Может, потому что возмущена – как он мог обратить внимание не на неё, а на менее эффектную Татьяну? А дальше недоумение сменилось раздражением… Да, именно так подруга восприняла известие о том, что ухажёр сделал Тане предложение.
– А её никто замуж не звал… Получается, она попросту разозлилась и позавидовала? Но… почему? Мы же столько лет дружили!
– Потому что не надо греть змей! – вдруг уверенно сказала норушь. – Ну что ты так смотришь? Если люди, которые находятся рядом, которые вроде как близкие, которым ты веришь, но как только у тебя оказывается что-то им лично нужное, плевать они хотят на тебя и твою жизнь. Они не в состоянии принять то, что у тебя что-то лучше, чем у них.