— Наконец-то! — перебил он её. — Ну, сознайся, кто тебя поругал? На кого ты рассердилась?
— Нет, я обрадовалась, — сказала Марина смеясь.
— Ну, это ещё лучше. Значит, чему-то хорошему обрадовалась, а на себя рассердилась. Правильно, да? И звук сразу появился, и есть уже над чем работать. Ну, давай ещё раз сначала.
Алексей Степаныч провёл этот урок с Мариной так же интересно, как он раньше работал с ней над концертом.
Когда Марина играла свою вторую пьесу — задорное рондо, — он сказал, что эта пьеса совсем в Маринином характере, что в ней уже стали появляться отдельные музыкальные картинки и что играть её надо ещё смелей и задорней. Он шутил с Мариной, проигрывал ей отдельные отрывки.
А ведь в прошлый раз, после того как Марина сыграла свои пьесы, он помолчал, а потом со вздохом сказал: «Всё правильно. Все ноты, переходы — всё верно. А музыки нет».
Марина молчала насупившись, и Алексей Степаныч, отпуская её домой, так серьёзно и строго на неё посмотрел.
А сегодня он был прежний — весёлый и въедливый Алексей Степаныч, и Марина даже решилась сыграть ему ту русскую песню, которую она выучила для шефского концерта в фабричном клубе. И сегодня песня прозвучала хорошо. Алексей Степаныч сделал неколько замечаний и сам сыграл её Марине.
Вот когда Марина поняла эту песню! Певучую, широкую, как широкая, бескрайная степь.
— Сможешь сыграть на празднике, — сказал Алексей Степаныч, отдавая Марине скрипку. — Ну, иди себе домой и занимайся.
И, когда Марина была уже в дверях, он сказал давно уже не слышанное ею:
— Сегодня я тобою доволен.
37. ШКОЛЬНЫЕ БУДНИ
Есть на свете праздники и есть обычные, будничные дни. Марине казалось, что она любит только праздники.
— Когда же придёт Новый год? — говорила она обычно за два месяца до ёлки. — Когда будут Октябрьские праздники? И скоро ли наступят каникулы?
Как удивилась бы Марина, если бы кто-нибудь ей сказал, что будни она любит не меньше праздников, хотя и по-другому.
На следующий день после хорошего урока с Алексеем Степанычем Марина шла в школу весёлая и спокойная.
Она размахивала школьной сумкой и дышала полной грудью. Какой свежий осенний холодок! Воробьи прыгают на тротуаре. Блестят первые искринки инея.
Лакированный жёлто-синий автобус пробежал мимо, остановился. Со ступенек соскочила Галя в своём коротеньком сером пальто, обшитом мехом.
Марина помахала ей сумкой и догнала её.
— Галя, сядем сегодня вместе? — спросила она.
— Сядем, — сразу согласилась Галя. Потом подумала немного и сказала: — А знаешь, Люся обидится.
— Правда. И Мая — тоже, — сказала Марина.
— Ну ничего, будем на переменках вместе ходить.
Как тепло в раздевалке и как шумно! Кто-то смеётся, кто-то прыгает на одной ноге, стаскивая калошу. Нянечка суетится, не успевая подхватывать пальто. Мальчики, девочки, девочки, мальчики, красные галстуки, весёлые голоса…
Марина и Галя втиснулись в толпу ребят.
— Здравствуй, Шурочка!
— Здравствуй, Мая!
— Оксана придёт сегодня?
— А задачи решила?
— Я решила, только не знаю, верно ли. Светлана, покажешь свою тетрадку?
В пятом классе тепло и уютно. Это не тот домашний уют, который так любит поддерживать Марина, — она всегда и подметёт до прихода мамы, и пыль сотрёт, и польёт цветы. Классный уют — особенный, но не хуже домашнего.
Вот она, милая, обжитая парта, вторая в среднем ряду, с коричневым пятнышком на чёрной лакированной крышке. Сколько скобок раскрылось на ней, сколько запятых стало по своим местам, как солдаты на посту, сколько рек, морей и гор приобрели имена, превратив немую карту в живой, увлекательно знакомый мир…
Вот сюда, направо, Марина кладёт свои учебники, налево — тетрадки, любимую тоненькую ручку — в углубление на парте, резинку — сюда, а карандаш — сюда.
Дежурная, Светлана, протирает доску чуть влажной тряпкой. Цветы она уже полила. Они стоят на широких блестящих белых подоконниках, а за ними — высокие окна.
В классе ещё горит свет, потому что уже осень и по утрам темно. От этого в классе ещё уютнее. Уже топят — и от горячих батарей идёт мирное тепло.
Марина смотрит на тёмно-голубые стены, на большую карту, на классную стенгазету. Всё знакомо до последней мелочи, всё привычное и такое необходимое.
— Мая, — говорит она соседке, — как это раньше дети богатых людей — ну, купцов там всяких — учились дома? Ведь это скучно — учиться дома!
— Конечно, — сдержанно отвечает Мая.
Она, кажется, ещё немного сердится на Марину? «Не беда! С Галей помирились — и с ней помиримся. Теперь всё будет хорошо», — думает Марина.
В классе легкий шёпот, смешки, переговоры. Дверь открывается, и входит Александра Георгиевна. Сразу тишина. Все встают. Сели. Урок начался.
— Сегодня у нас диктант, — говорит Александра Георгиевна. — Приготовьте тетради.
Она смотрит на ребят, готовящихся к диктанту, и, как кажется Марине, особенно внимательно — на неё.
Марина открывает свою классную тетрадь. Хорошая тетрадка — бумага блестящая, гладкая, на ней приятно писать.
Она отодвигает в сторону розовую промокашку и окунает в чернильницу перо.
«Приготовились! Начали!» — вдруг вспоминает она урок физкультуры, и ей становится весело. Она тихонько оглядывается. У всех приготовлены тетради, ручки, класс готов. Готов к наступлению на коварные слова, которые произносятся совсем не так, как пишутся, на юркие запятые, вечно залезающие не туда, где им полагается быть.
Марине кажется, что сегодня она не сделает ни одной ошибки. Но всё же ей немного страшно. Как перед концертом. И потому, что немножко страшно, — одновременно и весело.
— Внимание! — говорит Александра Георгиевна. — Я диктую.
«Серёжа Костриков, — пишет Марина под диктовку педагога, — будущий славный большевик Сергей Миронович Киров, с самых юных лет начал революционную работу».
«Тут вводное предложение, — думает Марина, — оно выделяется запятыми». Фраза написана чётко, кругло, красиво. Аккуратная точка стоит в конце. И тогда Марина перечитывает её ещё раз. Да, она знает о детстве Кирова, она читала книгу «Мальчик из Уржума». Хорошо, что Александра Георгиевна диктует такое интересное.
А Александра Георгиевна продолжает:
— «Ночью на окраине города, в старой бане, печатает он листовки. Он сам сделал гектограф, сам перевёл на него текст воззвания».
Марина пишет.
«Да, тут два трудных слова — гектограф и воззвание, — думает она. — Но, кажется, я написала их правильно. Для нас это только трудные слова, а для Кирова это было его трудное дело. Но он не побоялся его!»
Диктует Александра Георгиевна, поскрипывают перья, класс пишет.
А в соседнем классе — урок арифметики. В третьем — географии. Пишут, считают, путешествуют по карте своей родины и всего мира маленькие музыканты.
Может быть, многим из них придётся объездить по-настоящему всю свою большую родину, а может быть, весь мир, неся во все концы его свою большую, свою победную советскую музыку.
Пишут маленькие музыканты, считают, путешествуют по карте.
В длинном коридоре тишина. Мерно тикают большие часы в раздевалке, и нянечка то и дело отрывается от своего вязанья, чтобы взглянуть на них. Скоро звонок.
38. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ
Завтра концерт. Боюсь, боюсь, боюсь! Наши девочки все хотят прийти послушать — и Мая, и Светлана, и даже Люся.
Светлана всегда очень спокойная, и я рада, что она придёт. Она умеет и перед контрольной и перед концертом сказать что-нибудь такое, что сразу успокоишься.
Майка — та будет очень за меня волноваться и, наверно, сядет в последнем ряду. Ну, а Люся придёт, конечно, больше из-за Гали. Они подружились, и я не сержусь — пусть. Люсе это на пользу. А с Галей мы всё равно теперь дружим по-прежнему.