Марине помогала Люся. Она придумывала, как сделать костюмы, была приветлива и ласкова с малышами. Оказывается, и с Люсей можно было иногда дружить.
К концерту в Берёзовой Марина была почти готова — оставалось только ещё немного подучить русскую песню из подаренного мамой сборника.
«Как жаль, — думала Марина, — что я не могу к этому дню выучить мою тайну, даже рассказать о ней не могу!»
А рассказать хотелось, очень хотелось! Написать Вере? Рано. А то может опять так получиться, как с концертом: написать написала, а играть не стала.
Жене? Он, наверно, зашумит, захохочет и примет в её тайне горячее участие. А потом начнёт ей при Гале подмигивать и делать страшные глаза… Нет, лучше не надо!
Марине приходилось просто прикусывать язык, чтобы не проболтаться.
— Мама, — жаловалась она Елене Ивановне, — больше не могу! Давай сделаем так: я буду про эту вещь говорить «она», хорошо?
— Хорошо, — согласилась Елена Ивановна. — Так как же «она» у тебя подвигается?
— Мама, я разобрала уже первую страницу! И ты знаешь, я, кажется, её понимаю. Мама, а вдруг сыграю?.. — И Марина взглянула на мать блестящими и немного испуганными глазами.
Елена Ивановна заглянула в ноты, тихонько вздохнула и погладила Марину по голове.
Да, нелегко Марине стало жить на свете с тайной — нелегко, но зато ещё интереснее!
45. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ
Я теперь даже в дневнике боюсь написать название нашей с А. С. тайны. Пусть она так и называется: «наша тайна». Так вот: вчера я играла А. С. нашу тайну в первый раз, и он ужасно ругал меня за небрежность, за то, что я играла некоторые места не теми пальцами и не в тех позициях, что нужно. Но ничего не отобрал, а велел к следующему уроку — после праздников — выучить две страницы наизусть.
Я не удержалась и спросила:
«Алексей Степаныч, вы это серьёзно?» А он засмеялся и сказал: «Ты же взялась, что ж теперь спрашивать?»
«Алексей Степаныч, да я и не бралась вовсе за эту вещь, — сказала я, — это вы мне её дали!» А он ответил: «Всё равно: за эту вещь не бралась, а за скрипку бралась? А взялся за гуж — не говори, что не дюж!»
А про пальцы, проставленные карандашом в нотах, которым я не хотела верить, потому что думала, что не он их писал, А. С. сказал, что проставлял их он сам. «Это я ещё до войны ставил, — сказал он, — в самом начале своей работы, для одного мальчика. А теперь поправил немного. С тех пор у меня никто эту вещь не играл».
Мне стало и страшно от его слов и как-то очень приятно. Значит, столько лет никто не играл в нашем классе эту вещь! А что, если правда сыграть её, сыграть по-настоящему, так, чтобы даже А. С. удивился!
А ведь это можно, это можно сделать, я знаю! Только для этого нужно очень много работать.
Конец четверти! А. С. поставил мне и Гале по пятёрке с минусом. А по общим предметам у меня все пятёрки, кроме арифметики.
Когда мама смотрела мой табель, я пожаловалась, что арифметика мне никак не даётся.
«Надо поймать, если не даётся», — сказала мама, засмеялась и поздравила меня с концом четверти. Она вообще повеселела в последнее время. Это, наверно, потому, что у них на фабрике хорошо пошли дела. Мама придумала как-то по-другому делать заготовки — ну, словом, кроить кожу, — и теперь у них из одного куска получается немного больше пар детских башмачков, чем раньше.
Из одного — немного больше. А из тысячи — в несколько тысяч раз больше! Вот и получилась арифметическая задача! Но эта арифметика — интересная.
Подумать только — три дня праздник! И в этот раз он пройдёт по-особенному — мы поедем в Берёзовую.
Опишу нашу поездку в Берёзовую. Мы ехали поездом, а потом от станции — на автобусе. И было очень весело. Кондукторша, когда узнала, что мы едем на фабрику, очень обрадовалась и сказала, что её дочка там сегодня поёт в хоре. И всё расспрашивала нас про наши инструменты — трудно ли на них играть. Я сказала, что легко, а Галя — что трудно. Мы посмотрели друг на друга и засмеялись.
Ведь правда — и легко и трудно.
Нас встретила Вера со своими ребятами. Вера нам очень обрадовалась. Правда, ведь целых, полгода не виделись!
Мне сначала показалось, что она по-прежнему наша вожатая. Но, когда вошли в клуб, — увидела: нет, она стала взрослая. И причесалась по-другому. И ребята её больше слушаются, чем мы когда-то. И говорят ей «вы».
Мы тоже ей стали говорить «вы», а потом опять сбились на «ты».
Детская музыкальная школа при фабрике помещается в клубе. Клуб у них большой, хороший. Много портретов лучших рабочих. И всё было убрано хвоей.
Верин класс похож на наш — такой же небольшой, светлый, только пианино новее. Мы повесили у них в классе портреты Глинки и Чайковского, которые привезли с собой. Нам помогали Верины ученики — Вася Воробьёв и маленький смешной Павлик (фамилии не знаю).
Вася очень важничал, чувствовал себя хозяином в классе. Но он перестал важничать, как только Вера вошла в класс.
Подумать только — она для них то же, что для нас Алексей Степаныч. А для Алексея Степаныча — Елизавета Фёдоровна. И все — очень хорошие. Только, конечно, каждый по-своему.
Вера что придумала! У неё несколько человек играли в унисон — все вместе — русский танец, конечно, совсем-совсем лёгкий, ну прямо на одних пустых струнах. Ведь они учатся всего два месяца: пальцы левой руки у них ещё совсем не участвовали, только держали скрипку, работала лишь правая рука — водила смычком по струнам.
Но так как их было несколько человек, а Вера им аккомпанировала на рояле, то получалось очень хорошо, прямо по-настоящему!
До чего же удивились все в зале! И взрослые и ребята. Они думали, наверно, что играть будем только мы, — и вдруг выходят их ребята и играют. Да так уверенно!
Ну, тут что поднялось в зале! Хлопают, кричат: «Ещё!»
Из старших ребят хорошо играла Верина ученица Тамара. Мне кажется, она будет играть, как Галя. Она хорошая девочка, и мы с ней подружились.
И ещё одна девочка играла на рояле «Дождик» Голубева. Мне понравилось. Капельки дождя как будто стучали у неё под руками!
А потом одна маленькая девочка играла на баяне. Баха играла! Такая хорошенькая девочка в матроске. А её дедушка — такой, с седыми длинными усами, — сидел как раз рядом со мной и качал в такт головой, а когда этой девочке хлопали, стал крутить усы и смеяться — ужасно был доволен. И мне эта девочка понравилась, я ей хлопала изо всех сил. А портрет её деда я видела в клубе — он старший мастер и новатор производства, там написано.
Ох, устала писать! Кончу завтра.
Я вчера не написала про первое отделение Октябрьского вечера для ребят, а оно было очень интересное.
Сначала их заведующая клубом — такая весёлая, кудрявая, её зовут Мария Иннокентьевна, но многие называют Марусей — поздравила всех ребят с тридцать второй годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции и как-то очень хорошо сказала о нашей великой родине, об её отважных сынах и дочерях.
Маленькая девочка играла на баяне.
Потом она прочитала благодарность отличившимся работникам клуба и, конечно, нашей Вере. Все ей так хлопали — и ребята и взрослые.
От нашего отряда говорила Светлана Новикова. Ничего себе говорила, хорошо.
Потом были две постановки. Сначала для маленьких — одна сцена из «Золушки». Золушка была совсем маленькая девочка с белыми косичками, её зовут Танечка. Люся ей сделала замечательный костюм. И эта девочка потом всё время ходила за Люсей. Куда Люся — туда и она. А затем был для старших «Тимур». Тоже одна сцена. Тимура играл Вася.