Шойинки я продала, не торгуясь, какому-то португальцу. Думаю, он попал в Бразилию, и думаю, что пришлось ему там не сладко.
Ко времени прихода "Мари-Лус" у нас всех были выправлены бумаги для въезда в Англию. Правительственный резидент был знаком с Мэшемами, и священник замолвил за нас словечко, а довершила дело пригоршня звонкого золота. Когда Клаппертон представил нас капитану Харперу, мы уже числились английскими подданными.
Мистер Джереми Харпер был бравый молодой моряк. Он, кажется, слегка оторопел при виде того, насколько черна его хозяйка, но скоро освоился. Может, потому, что мы были в европейском платье?
Вот и берег, вот и шлюпка, прощай, старина Идах, не плачь! Одинокая фигура на песчаной отмели тает, пропадает из глаз, и вот уже синей полосой остался с правого борта африканский берег.
В Лондон мы прибыли в первых числах сентября 1833 года.
Глава пятнадцатая
Мэшемы оба оказались дома и сломя голову примчались в порт, едва услышав о нас – капитан отправил посыльного, и они явились на пристань в сей же момент в закрытой коляске с кучей пледов. Похвальная предусмотрительность: мой муж и мои дети, никогда не покидавшие тропиков, отчаянно мерзли даже погожими сентябрьскими днями.
Мэшемы перевернули дом вверх тормашками, стараясь устроить нас со всеми возможными удобствами. Но все же там было не слишком уютно. Нас пригласили обедать со всем семейством, и кроме наших приятелей, за столом присутствовали дамы: леди Энн, жена старшего Мэшема, и леди Дороти, мамаша младшего. Обе брезгливо поджимали губы и постарались убраться под благовидным предлогом. Стол не остался без хозяйки лишь потому, что там была третья дама, леди Эмили, та самая, в честь которой был назван хорошо знакомый нам корабль – мать сэра Джонатана, бабушка Санди. Бодрая старушка лет восьмидесяти с любопытством поглядывала на нас поблекшими глазами. При ней состояла красавица Нжеле – Анжела, как ее называли там. Вот кто нам обрадовался! Ей доставалось от чопорных леди, особенно когда дома не было мужчин.
Конечно, за обедом все сгорали от любопытства: как случилось, что мы покинули землю обетованную? Я рассказала все, как было. Мужчины пришли в восторг: "Санди, а ты устоял бы один против дюжины?" – "Не знаю, дядя, я не получил такой закалки", и укатывались со смеху, слушая об участи злополучного боле.
Разговор затянулся до ночи, обсудить надо было не только то, что прошло, но и то, что предстояло.
– Касси, что ты намерена предпринять? Послезавтра понедельник, к твоим услугам твой банкир и твой счет. Знаешь, с этими деньгами такие люди, как мы, могли бы…
Он развивал грандиозные планы о том, как развернуть торговые дела в Африке – "На побережье, где твердо стоит английский флаг, нет такого беспорядка. Надо закладывать плантации какао и кофе, кокосовых пальм, нужно устанавливать за фрукты такую цену, чтобы туземцы сами стали их выращивать, все равно это обойдется недорого, потому что труд там дешев".
Я была намерена начать с другого.
– Завтра поеду к Митчеллам – вести переговоры насчет моего брата.
На другой день с обоими туда отправилась, предупредив запиской с посыльным, как водится у хорошо воспитанных англичан. Вот и дом, так хорошо знакомый. Миссис Александрина спускается по лестнице, – очень постарела за эти годы, а прежде чем она успела до меня дойти, вдруг выскочила откуда-то костлявая высоченная старуха и едва не задушила меня в объятиях. Конечно, миссис Дули – жива, здорова и по-прежнему хозяйкина правая рука… "А хозяин умер в прошлом году, царство ему небесное…" А мой брат не поехал в Африку потому, что наотрез отказалась ехать туда его жена – ямайская мулатка, привезенная после того памятного рейса "Звезды": "Презловреднейшая особа, Касси! И Эдан после этого начал заглядывать в рюмочку, да-да, и сегодня воскресное утро, так он наверняка мается со вчерашнего".
Она тотчас отправила кого-то за моим братом.
Мэшемы беседовали с миссис Митчелл. Она рассказывала едва не со слезами, как покойный наводил справки, где только мог, как, получив письмо с Кубы, она с сыном поехала туда немедленно, и как была потрясена, узнав, что опоздала на считанные дни. Миссис Александрина добралась тогда до Федерико Суареса и узнала причину происшествия.
– Ах, Касси, это ужасно, но я тебя не осуждаю. Всякая мать может защищать свое дитя. Но что же было с тобой дальше, где ты пропадала столько лет?
Я отвечала уклончиво: мол, на этом острове много мест, где можно спрятаться от дурного правосудия. Зачем ей подробности? Тем более подписать все документы на брата и его семью она согласилась сразу за символическую плату. "Мы обязаны тебе сохранением нашего состояния".
Привели брата – опухшего и обрюзгшего с перепоя, его жену – светлокожую и надменную, четверых его детей. Брат был очень похож на отца – не только внешностью, но и тем, что позволил жене взять верх в семье… Иданре обнимал меня со слезами, его супруга Флавия посматривала неприязненно. Хозяйка им объявила, что со следующей недели они свободны и переходят на мое попечение.
На другой день состоялся визит в банк. Причем банковский клерк упорно не хотел меня пускать в хозяйский кабинет даже в сопровождении Мэшемов. Управляющий банком Фрэнк Добсон вызвал клерка в кабинет, потому что Санди на него пожаловался, и заставил просить у меня прощения – "если не хочешь вылететь с работы, Фред". Много что могут деньги! Размер моего счета заслуживал уважения, а компания "Мэшем и Мэшем" была едва ли не самым крупным клиентом крепкого, но не слишком большого банка.
Первоочередные дела были сделаны. Но что дальше? Филомено на третий день в Лондоне умирал с тоски – без простора, леса, лука и стрел, без привычной тяжести мачете у пояса. Факундо хандрил от безделья – это никуда не годилось. И задерживаться в доме Мэшемов на правах гостей не хотелось. Купить или снять дом и жить отдельно я при всех наших деньгах не решалась. В белой стране оставаться без покровительства белых было неразумно.
Эту проблему решил сэр Джонатан, предложив мне со всем семейством занять отдельный флигель в саду его дома в тихом лондонском переулке.
– Там не слишком просторно для двух семей, – сказал он, – зато сами себе хозяева. Вам там не придется видеться с моей супругой и невесткой, а если вы попадете за стол с моими дурами-дочками и их мужьями – господи, боже мой, что будет! Я прошу меня простить, я знаю, что ты умней любой из них. Но это Лондон, и здесь все живут не как хотят, а как полагается.
Я не обижалась – толку что! Лондон нам было не переделать. Мы с азартом взялись за обустройство маленького, необыкновенно уютного двухэтажного флигеля на задворках большого барского дома. Когда есть деньги, это занятие – одно удовольствие.
Потом к нам переехал брат с семьей – все говорят только по-английски! Старшему племяннику было лет пятнадцать, и остальные лесенкой года через два-три. Ну и, конечно, невестка, которую бесило, что распоряжается в доме не она. Флавия слишком гордилась своей светло-желтой кожей – будто это делало ее умнее! Брат, получив от меня внушение, стал добропорядочным трезвенником и получил работу в конюшне Мэшемов, куда мы поставили и своих двух лошадей, купленных вскоре после приезда. Лошади были радостью и отдохновением моего мужа, и нужны-то они были больше для того, чтобы он в нарядной куртке с галунами мог каждый день проминать по улицам роскошного арабского скакуна его любимой вороной масти.
Брат, по-моему, повеселел больше оттого, что я не позволяла Флавии его пилить и поставила на место не по уму заносчивую женщину. Ей пришлось заняться обслуживанием всей большой семьи. У меня нашлись другие дела.
Немедленно по возвращении я стала разыскивать старого друга, которому была обязана столь многим – конечно, речь о миссис Джексон. Она жила с семьей своего сына, небольшого чиновника, и продолжала ходить по урокам, хотя в ее возрасте это было уже не просто. Трудно давался хлеб в этом городе, семья Джексонов жила скромно. Поэтому к шумной радости от встречи "с самой лучшей в жизни ученицей" добавилась тихая радость от предложенного выгодного места. "Если твои дети хотя бы вполовину так умны, как ты…" Старушка растерялась, увидев за большим столом нашего флигеля, кроме двоих детей, огромного дядю… "Позвольте, а это…" – Это мой муж, мэм, и вам придется учить английскому его тоже.