И так в течение двух или трех лет: пропадет, поболтается по округе неделю-другую, вернется с повинной и на какое-то время утихомирится; а потом все сначала.
Хозяин спускал негру, памятуя его привязанность к покойному сыну.
Но однажды он попал под горячую руку. Все сошлось одно к одному в тот злополучный день. Филомено вернулся после особенно длительной отлучки – той, в которой свел с нами знакомство; и в это же утро нинья Марисели, едва оправившаяся от нанесенных себе увечий, учинила в доме скандал, наотрез отказавшись выйти замуж за своего кузена и разрушив тем самым давно составленные планы отца. Дон Лоренсо, сердитый на все и всех, припомнив негру все грехи, сгоряча велел посадить его в колодки.
Марисели, зная причину столь строго по сравнению с обычным наказания, бросилась защищать раба. Но дело кончилось тем, что сеньорита получила от отца пару оплеух, а Каники после порки остался в колодках до утра. Старик хозяин наутро пожалел о своей горячности, но в больницу парня снесли замертво. Затем дон Лоренсо, рассудив, что грамотному и неглупому рабу можно найти лучшее применение, нежели черные работы, вернул его в свой особняк в качестве домашнего слуги.
В первый же день, как новый слуга появился в доме, он в тихий послеполуденный час пришел в покои сеньориты, пряча что-то за спиной. Ма Ирене, прислуживавшая Марисели, впустила его и без расспросов позвала госпожу. Та вышла тотчас.
– А, Каники, – молвила она, – что это у тебя? Тут негр встал на колени и протянул ей то, что прятал – ременный хлыст.
– Вздуйте меня, нинья Марисели! Вздуйте меня, чертова негра, из-за меня вам досталось от сеньора.
– Нет, Каники, все было наоборот: это тебе досталось из-за меня. Из-за меня отец был так сердит, а иначе разве посадил бы он тебя в колодки? Не беспокойся об этом больше. Пусть Ма Ирене даст тебе конфет, и иди отдыхай. Я думаю, ты любишь сладости до сих пор. Помнишь, как братец Лоренсито опустошал для тебя сахарницу?
С этого разговора и повелась странная дружба между смутьяном-негром и набожной хозяйской дочкой. Кто знает, что было сказано между слов? Точно известно лишь то, что непоседа и смутьян вроде бы взялся за ум и прекратил свои самовольные отлучки. По просьбе сеньориты Каники привел в порядок заброшенную домовую часовню; здесь они зачастую просиживали самое жарко время дня, иногда со старухой Ма Ирене, иногда одни.
Марисели читала библию и жития святых, а негры рассказывали старые, еще из Африки привезенные легенды и всякие небылицы о порчах, сглазе и колдовстве.
Стоит ли говорить, несколько неодобрительно смотрели на эту идиллию родители. А одно происшествие переполнило чашу их терпения.
Случилось же вот что.
Каники по просьбе ниньи конопатил стеклом крысиные норы в маленькой гостиной.
Когда он толок в ведре тяжелым молотком старые бутылки, один осколок, довольно большой и острый, как бритва, рассек ему вену на руке. Вид крови, хлынувшей потоком, произвел на Марисели самое неожиданное действие. Она впала в истерику, заголосила, кричала о помощи, билась в конвульсиях – словом, вела себя так, будто с ней самой произошло нечто ужасное, и переполошила весь дом. После этого ее мать, донья Августа, не на шутку встревожилась и решила от чертова негра избавиться. Ну а уж если хозяйка что решила, способов сделать по ее она имеет всегда достаточно.
И вот Каники за сходную плату отдан "в аренду" помощником корабельного плотника на фрегат "Сарагоса", курсирующего между Кубой и различными портами Испании; и три бесконечных года судьба болтала его по Атлантике взад и вперед. Гавана и Малага, Матансас и Картахена, Сантьяго-де-Куба и Валенсия… С корабля его не спускали. Негр благодаря природной сметке быстро освоился на своей плавучей тюрьме и стал мастером на все руки.
Первые несколько плаваний на "Сарагосе" ему жилось совсем не плохо. И матросы и офицеры "Сарагосы" были кубинцы, привыкшие к чернокожим и не слишком задиравшие хитрого малого, который к тому же смекнул, что тут ему скорее сослужит добрую службу обходительность, чем строптивость. Не давал обижать помощника и старший плотник, сваливший на него изрядную часть своих забот.
Черные времена настали для Филомено, когда вместо капитана-креола командование "Сарагосой" принял галисиец, посчитавший пребывание на корабле чернокожего личным оскорблением. Тут уж не могли помочь ни заступничество корабельного плотника, ни обходительность – негр был бит и за дело, и без дела, и походя. Раньше его кормили так же, как и остальных матросов. Теперь сгребали в свиное корыто объедки. А проклятия, сыпавшиеся на его курчавую голову, мог изобрести только изощрившийся в богохульстве ум кастильского дворянина.
Каники терпел, как велела ему осторожная и благоразумная китайская половина его души. Но даже китайскому терпению есть предел, и сквозь этот заслон прорвался однажды буйный мандинга. Никто не обратил внимания, как капитан дал мимоходом пинка в зад негру, склонившегося над бухтой каната; и никто глазом моргнуть не успел, как капитан уже лежал плашмя на палубе, выплевывая зубы и обливая кровью надраенные доски.
Страшно сказать, как били Каники после этого. Если бы не необходимость представить невольника живым перед хозяевами – ах, Каники, чертов негр, помереть бы тебе на виселице, и невелико утешение, что в море ею служила бы нок-рея… Но наш смутьян, как всякий хороший раб – ремесленник, стоил весьма недешево, и это обстоятельство сохранило ему жизнь. У спесивого капитана не оказалось лишних пятисот песо – а именно столько он должен был бы заплатить сеньорам Сагел де ла Луна за порчу их движимого имущества. Поэтому капитану пришлось отказаться от удовольствия повесить обидчика своими руками и предоставить это королевскому суду.
А до тех пор судьба хранила Филомено, и заживало на нем как на собаке, хотя держали бывшего плотника закованным в кандалы в сырой каморке.
Судно шло тогда по направлению к Кубе; смутьяна решили спустить на берег в первом же порту. Этим портом оказался Баракоа на восточном побережье острова. "Сарагоса" встала на якорь в Байя-де-мьель – Медовой бухте. К борту подошла лодка с двумя солдатами.
Один из солдат передал письмо капитану. В письме было уведомлено о том, что наследница имущества дома Сагел донья Марисели Сагел де ла Луна требует вернуть принадлежащего ей раба… Капитан бросил письмо и сказал:
– Пусть она забирает его у судьи… точнее, то, что от него останется.
Негра с оковами на руках и ногах спустили в лодку, солдаты уже подняли весла, как вдруг Каники неуловимым движением разорвал цепь на руках, наступил на борт лодки, опрокинув ее, и нырнул. Оба испанца камнями пошли ко дну. Бросились их вылавливать, а когда хватились, он уже плыл, направляясь против солнца. Подняли было стрельбу, но солнце слепило глаза испанцам. Спустили шлюпку, но негра не нашли: то ли утонул, то ли исчез в густой прибрежной растительности. Решили считать чертова негра утопленником и поиски прекратить.
Через несколько недель после этого Серый и обнаружил старого знакомого на каменистом мыске… последние мили он шел, как механическая игрушка с пружинным заводом, и упал, будто пружина развернулась в нем до конца. Обморок был вызван усталостью, истощением и следствием давних побоев.
Факундо сбил с него кольца кандалов, а я клала повязки с листьями сабилы и кундиамора на язвы, образовавшиеся под ними. Первые дни он, изнуренный, не в силах даже говорить, пролежал в нашей хижине. Но молодость брала свое, – не столько физическая сила, сколько упорство.
Через неделю он уже улыбался, посверкивая серебристыми искрами в узких глазах, через две – сумел подняться, вышел к костру и тешил публику байками о своих похождениях на суше и на море; через три был здоров, хотя и слаб еще. Чистый воздух гор, пропитанный ароматом смолы и цветов, снял с него усталость. Он отмылся в прозрачной воде ручьев и отъелся в благословенных лесах. Он нашел старых друзей, нашел надежное прибежище, сильно разросшееся с того времени, как он был в нем последний раз, и затосковал.