– Это еще зачем?
– Не знаю, похоже, поговорить захотел.
Он тронул поводья.
– Вот каналья! У вас что, все такие?
– Все, – отвечала я развеселившись, – один к одному!
Чудненькая, однако, была сцена, когда за одним костерком – он трещал, не дымя, сложенный из самых сухих сучьев, потому что дело было днем, когда дым совсем, понимаете, ни к чему, а на рогульке висел котелок с кофе – собрались охотник и дичь. Юмор положения оценили все.
– Здорово, бродяги, – сказал капитан, без церемоний подсаживаясь на плоский камень поближе к огню.
– Здравствуй и ты, раз не шутишь, – сказал Каники. – Как в той толстой книге: лев рядом с ягненком.
– Знаем мы ваших ягнят: пусти их втроем – волка съедят, – отвечал ему в лад белый гость. – Ты, похоже, хорошо знаешь эту книгу.
– Для черного – чересчур, – рассмеялся Филомено. – Немного поменьше – было бы в самый раз.
Я любовалась этой сценой со стороны. Не часто видишь у одного костра столько настоящих мужчин – сильных и уверенных в себе. Дон Федерико держался – надо сказать – без тени заносчивости. Заносчивость, равно как и смущение, порождается страхом, а он не боялся. Запах кофе плыл над поляной, и Пипо наполнил чашки из скорлупок гуиры, подав в первую очередь гостю. Тот отхлебнул с видимым удовольствием, поблагодарив мальчика:
– Очень кстати! Я сегодня рано встал и не выспался. А где вы берете кофе такого замечательного сорта?
– Воруем помаленьку, – посмеивался Каники. – Вряд ли даже можно назвать это воровством. Он с того кафеталя, откуда ваши синемундирники вызволили краденых негров из Пинар-дель-Рио. Наверно, зачлось по службе, а, капитан?
Тот сделал жест рукой, означающий: лучше молчи, но сам не мог сдержать улыбки.
– Твое письмо, приятель, пришлось вроде шила в нежное место. Жандармское управление стало похоже на перепуганный курятник. Неграм ничего, но нам всем тогда досталось.
Дон Федерико отпил со вкусом из своей чашки, отер усы и с той же усмешкой продолжал:
– Это все мелочь по сравнению с тем, что мне досталось от губернатора Вилья-Клары за вашу последнюю проделку, чертовы негры. Скажите, кто вас надоумил увезти именно губернаторских дочек?
– Это нечаянно вышло, – отвечала я. – Мы вон с тем одноухим искали коляску побогаче, и эти две куклы подвернулись как раз вовремя. Я и не знала, чьи они есть.
– Так-так, – отвечал капитан, – а что, если бы губернатор не приказал выпустить Грома, с ними было бы то же самое, что с наследницей Вильяверде?
– Не думаю, – отвечала я. – Они же не кормили собак живыми людьми. Но сладко бы им не пришлось, могу поручиться, а папаша, конечно, предполагал худшее. Ведь мы симарроны, убийцы, мы живьем едим бедных белых девушек – правда, парни?
Факундо фыркнул, Каники усмехнулся, Идах, не улавливая полностью нить разговора, напряженно вслушивался. Капитан, однако, бровью не повел. Достал из кармана портсигар, галантным жестом предложил. От сигар не отказались, закурили непринужденно, передавая от одного к другому обломок сухой ветки с тлеющим концом.
– Короче, негры, – сказал капитан, – трое грамотных симарронов из четверых в одной шайке – это уже чересчур. Тем более таких шустрых, как вы, которые додумываются использовать в своих целях жандармское управление и брать в заложники членов губернаторских семей.
– Похоже, что сеньор имеет что-то предложить, – заметил Каники словно бы нам одним.
– Да, имею, – подтвердил дон Федерико. – Причем сам от себя, без каких бы то ни было официальных полномочий. Их просто не может быть в таком деле, как ваше, сами понимаете, я действую на свой страх и риск. Если кто-нибудь об этом узнает…
Лучше, впрочем, промолчать, здесь сидят люди не глупые.
Помолчал, оглядел всех еще раз и начал излагать свое предложение.
Относительно меня, моего мужа и моего сына оно осталось без изменений: нам предлагались защита и покровительство. Для Каники, так же как для Идаха, у него тоже нашелся пряник. Он обещал им выправить отпускные свидетельства по всей форме, – от своего имени, с тем, чтобы они из Вилья-Клары. где их знают как облупленных, убрались бы на другой конец острова, все равно, в Гуантанамо или Пинар-дель-Рио, и сидели бы там тихо, как мыши.
– Для двух таких здоровых парней работа всегда найдется. Устроитесь, женитесь и будете жить спокойно, как люди живут. В случае осложнений с местными властями отсылайте их ко мне, я всех успокою. Идет?
Я переводила смысл речи для Идаха, а Каники все поглядывал да покуривал, держа сигару в пальцах колечком, между большим и указательным, и усмехался едва заметно. Факундо смотрел в сторону, будто это его не касалось. Разом решив вопрос о бегстве, он предоставил на мое усмотрение решать вопрос о возвращении.
Идах, уразумев сказанное, молча и выразительно сделал капитану неприличный креольский жест. Дон Федерико вздохнул:
– Понятно все по твоей оструганной голове. Ты натерпелся от белых так, что не хочешь иметь с ними дела? Уверяю тебя, не все так плохи, как твой бывший хозяин.
Идах пожал плечами и отвернулся.
– Ну ладно, – не сдавался Суарес. – Он босаль, он не понимает этой жизни, он боится белых. Но вы, дьяволы! Вы умны, грамотны, вы снова приспособитесь к жизни, которую оставили по несчастью. Королевский суд вас не тронет. Разве что-нибудь еще держит вас в горах? Ну скажите что-нибудь – да, нет?
– Ты умный, но ты дурак, – сказал, наконец, Филомено.
– Почему? – спросил капитан с неподдельным интересом.
– Потому что думаешь, что мы рассуждаем как ты. А ты рассуди, как я думаю.
Возьми себе в толк: разве я усижу тише воды, ниже травы? Если я вижу, как бьют ни за что негра, разве я утерплю не встрять? А бьют нашего брата губошлепа почем зря. Так стоит ли пытаться?
– Поэтому не вернулся к хозяйке, которая готова была тебя откупить.
– Поэтому тоже.
– Есть еще какие-нибудь причины?
– Неважно. Этой хватит с лихвой.
– Пожалуй… но уж тут я сделать что-нибудь бессилен Ладно, посчитаем, что обстоятельства сильнее вас. Но вы? Сандра, Гром, что вы скажете? Почему?
– Потому что единственное, что тебе надо из всей затеи – спать с моей женой, сеньор Федерико.
– Пусть так, а почему нет? Это не силой и не задаром. Не жадничай, ты у нее все равно на первом месте.
– Ну тогда отдай мне взамен свою жену, идет?
Я заметила уголком глаза, как Филомено положил ладонь на рукоятку мачете; но капитан, раскуривая свою давно погасшую сигару, ответил на удивление спокойно:
– Я бы продал ее тебе за три реала, если бы эта дура стоила тех денег. К тому же, боюсь, после твоей чертовки она не придется тебе по вкусу. И вдобавок она не из семьи Суаресов и не умеет называть вещи своими именами. Сандра, а ты? Не хочешь мне сказать ничего нового?
– Нет, – отвечала я, – нет, Федерико. Я сказала все, что могла сказать. Я рада, что видела тебя.
– Жаль, – проговорил он, не сводя с меня глаз, – чертовски жаль, я все предлагал от чистого сердца. Жаль. Ну что ж… Налейте мне еще одну чашку кофе, и я поеду назад. Все остались при своих, как два хороших игрока за карточным столом, и каждый идет своей дорогой.
Он не торопился покидать наш костер и пил горячий кофе мелкими глотками.
– Это было бы забавно, – сказал он, отставив чашку, – сейчас я у вас в гостях, а завтра буду за вами охотиться, чтобы вздернуть, если бы не эта женщина… может быть, мне и ее придется убить, и тогда мне останется только повеситься.
Впрочем, тут я не буду оригинален: то же самое пытался сделать бедняга Фернандо Лопес. Прощайте!
Он уже сидел в седле, когда Каники его окликнул. Поднялся, взял за стремя коня и сказал:
– Капитан… Ты самый лучший мой враг, капитан. Когда придет мое время умирать – хотел бы я, чтобы меня убила твоя пуля.
– Твоя судьба висит над тобой поминутно, парень. Боюсь, я не смогу успеть вовремя.
– Э, нет, ты не знаешь судьбу. Она не глупа, она сведет нас вовремя. Прощай! Ты настоящий мужчина, хоть ты и испанец.
И протянул Федерико руку. Склонившись с седла, тот крепко пожал черную жесткую пятерню. Эти Суаресы, когда их не видел никто, много чего могли себе позволить.