Я сделала кляп из головной повязки. Серый куда-то исчез, но за него волноваться не стоило. Испанец вертел головой и дико таращил глаза, не в силах разглядеть что-либо во тьме кромешной.
Сзади было тихо.
Припустили бегом по мокрой отмели, свернули в боковой ручеек, поднялись по нему немного вверх и выбрались из воды. Развязали пленнику рот.
– Эй, сеньор охотник, что скажешь?
Его лицо смутно белело во тьме, он озирался и все шарил вокруг себя. До меня дошло потом, что он просто нас не видел – как черную кошку в темной комнате. По крайней мере, пока не понял, что к чему. А как понял, – перепугался и упал на колени, прося не губить. Пришлось приводить его в себя парой затрещин, потому что у труса страх можно вышибить только страхом.
– Захлопни рот, – сказал ему Факундо. – Закрыл? Теперь скажи, откуда ваша шайка?
– Со всей Вилья-Клары.
– Сколько вас?
– Здесь около сорока человек.
– А собак?
– Почти столько же.
– Немудрено, что передрались. А на Гуманайягуа сколько?
– Откуда вы знаете?
– Знаем! Сколько?
– Примерно столько же.
– Сколько всего народа участвует в облаве?
– Больше двухсот конных, а пеших загонщиков и собак уйма.
Испанец трясся, ноги подгибались, а зубы выбивали чечетку.
Его лысина отсвечивала даже в потемках.
– Где еще ваши стоянки?
– На Камароне и Сиро-Редондо.
– Почему облава именно здесь?
– Так сказал начальник – жандармский капитан.
– Суарес?
– Он самый.
– Как пойдет облава?
– С рассветом перекроют все ручьи, и лес между ними будут прочесывать, как гребнем.
– В какой точке сойдется облава?
– У Макагуа.
Паленке брали в клещи, отрезая путь от спасительных пещер. Проклятый фула тому причиной или нет, гадать не приходилось, а приходилось поторапливаться.
Испанца в живых мы не оставили. Война есть война. Бросив его тело у ручья, мы заторопились обратно. Но не отошли и мили, как сзади поднялся переполох. Собачья грызня, конское ржание, топот. Серый! Он оказался умнее нас. Случайно или нет, он распугал лошадей на этой, самой близкой к нам и самой опасной стоянке ловцов.
Какая-то часть лошадей оказалась не стреноженной, и судя по грохоту копыт, многие разбежались с испуга. Это давало нам лишнее время.
В паленке не спали: там слыхали переполох и сами переполошились. Серый нас догнал – язык вывален на плечо, но на морде – выражение "Знай наших!". Идах седлал коней и собирал котомки. А уж как крыли – на все бока! – и куманька, и нас, и по отдельности, и вместе взятых! Одно было хорошо: не пустились врассыпную, как это обычно водится, и не напутали следов, потому что в лесу всех переловили бы как зайцев, и если пяток из большой компании спасся бы, то это было бы чудо.
Каники не было, и ждать его уже не приходилось. Люди были готовы впасть в панику.
Увы, но так есть: негров легко вогнать в панику, куда легче, чем даже труса-испанца.
Единственным способом их успокоить было – показать, что кто-то знает, что делать. И вот этим "тем, кто знает, что делать", пришлось стать в ту ночь мне.
Это вышло само собою, а впрочем – пунцовая повязка ко многому обязывает.
На лошадей вьючили котомки, сажали детей. Все было устроено в считанные минуты.
В суете поймала Пепе, потому что у меня было дело к старику.
– Пепе, где та женщина?
– Сидит взаперти.
– Ее нельзя брать с собой.
– Знаю.
– Свяжи ее и оставь здесь. Ее найдут завтра днем.
– Хорошо.
– И попроси от меня передать привет капитану Суаресу.
И вот молчаливая кавалькада осторожно начала спускаться по мокрым камням.
Впереди я, за мной на передней лошади – Филомено, потом остальных лошадей ведут под уздцы, потом пешие гуськом. Шли споро, без остановок, вниз по Аримао, к местам, где жили люди.
Ночь переваливала за половину. Дорогу я знала хорошо. Не доходя крошечного поселка Макагуа, вышли на правый берег и двинулись прямо по торной дороге, ведущей к усадьбе Потрерильо. Дорога была наезженная, каменистая. Если лысый испанец не врал – а вряд ли он врал – сегодня тут столько соберется людей, лошадей и собак, что наши следы будут затерты совершенно. Покажите мне хоть одну собаку, кроме нашего Серого, которая на торной дороге отличит следы беглого негра от следов негра хозяйского! А потом свернули налево по едва заметной, но хорошо знакомой тропе и оказались в долине мелкого безымянного притока Каунао, там, где находилась наша укромная пещерка.
Время поджимало, и когда наш караван сворачивал с дороги, небо начинало сереть.
Тут-то и случилось то, что едва нас всех не погубило: ни свет ни заря нанесли черти на эту дорогу двух каких-то господ с собакой. Наверняка – ехали в Макагуа, чтобы принять участие в большой охоте. Собака нас почуяла, и поскольку была не на сворке, рванулась в заросли.
Я шла впереди и не могла видеть, в чем дело: только лай и грызня, и крики. В хвосте, подгоняя и поддерживая отстающих, шли Факундо, Идах и Серый. Они ждали на свертке, когда пройдет последний из наших. Тут-то и налетела псина, опередив хозяев.
Идах уже изготовил лук, но Гром остановил его и свистом послал навстречу Серого.
Началась грызня. Шум собачьей драки заглушил и чей-то испуганный вскрик, и проклятия самих сеньоров, когда породистый дог удирал из зарослей под защиту хозяина. Дог в добавление к укусам получил от хозяина пару плетей, но продолжал жаться к конским ногам. Сеньор достал пистолет и прицелился, – но Серый был тоже грамоте учен и скрылся в кустах. Испанцы тронули лошадей, проклиная всех собачьих ублюдков на свете. Опасность миновала.
К пещере подошли уже засветло. Серый, пущенный вперед на разведку, вдруг весело подпрыгнул и полетел стрелой. И тут же из кустов показалась знакомая косоглазая физиономия. Каники! У меня отлегло от сердца.
Куманек ничем не показал своего удивления – словно ожидал увидеть всю нашу орду.
– Мажем пятки салом, чертовы дети?
Его счастье, что ни у кого не было сил на ругань. Он помогал снимать вьюки, расседлывать и стреноживать лошадей, а мы по ходу дела поведали о происшедшем.
Каники эту историю тоже знал, но, разумеется, с другого конца.
Слухи о готовящейся большой облаве ходили и в Тринидаде. Она готовилась загодя и держалась в секрете, хотя у испанцев секреты всегда относительны. А фула, подлая шкура, в самом деле попался, и вместо того, чтобы заявить, что ходит сам по себе (а этому поверили бы без особого битья, потому что все же большинство негров в бегах так и ходит) рассказал, где стоит паленке, и негрерос с жандармами вместе двинулись в горы на несколько недель раньше, чем собирались. Сам Каники, выйдя из города и не зная, ушли мы в болота или задержались в горах, направился сначала в эту пещеру, благо она была ближе, чем паленке. Послания не обнаружил и собирался уже идти дальше, несмотря на бессонную ночь – но тут мы пожаловали сами.
Налетел дождь – такой частый гость в это лето и такой желанный в тот день. Он продолжался долго, и лишь под вечер небо прояснилось.
Прояснились и наши планы: идти в болота. Не близко и не безопасно, особенно это касалось ближайшего ночного перехода. Каники взялся разведать дорогу. Он вышел днем и вернулся в темноте. Он добрался до окрестностей городка Лас-Вальяс, где нам не миновать было проходить и где места были самые людные из всех, что лежали на пути. Знакомые негры – где у кума не было знакомых? – доложили, что про облаву в Лас-Вальяс знают и посматривают внимательнее обычного, а на большой дороге, что полукольцом охватывает Эскамбрай со стороны моря через Лас-Вальяс, Тринидад и Санкти-Спиритус, ходят патрули.