Однако в очередном бою он со своим пулеметом первым выскочил из блиндажа и сразу был ранен. А отлежавшись в госпитале, попал в 13-ю гвардейскую дивизию, которая стояла тогда за Волгой. Дорохов быстро определил в этом высоком, ладно скроенном сержанте его живую струнку. И Воронов снова занялся тем, что стало его призванием: учил пулеметчиков…
В первый же день боя на сталинградской земле Воронов и бойцы его расчета отличились.
Сразу после переправы расчет Воронова был оставлен для охраны командного пункта батальона, временно расположившегося в доме с вывеской «Клуб водников». Но батальон тут же получил приказ наступать, и пулеметчиков послали вверх, по крутому каменистому обрыву, и дальше — по Солнечной улице… Весь день шел тяжелый бой. Потом был бой за среднюю школу, бой за военторг. А затем произошло то, о чем Илья Воронов не забудет никогда.
День клонился к концу. После горячего боя выдалось нечто вроде затишья. Расчет засел в полуразрушенном домишке неподалеку от здания военторга. Ствол пулемета, установленного посреди комнаты на обеденном столе, был направлен через раскрытое окно на площадь. Вдали слышались раскаты артиллерии. Изредка где-то рядом разрывались снаряды, и тогда сотрясались малонадежные стены. Каждый боец занимался своим делом: один вел наблюдение, другой набивал ленту патронами, кто-то жевал…
Воронов решил воспользоваться передышкой:
— Вы, ребята, тут понаблюдайте, а я пойду доложу командиру роты, где мы находимся.
Когда минут через пятнадцать он вернулся, дверь в комнату, где оставались люди, оказалась наглухо закрытой изнутри. Он нажал — дверь не поддалась.
— Ребята, откройте! Молчание.
Уж не заблудился ли? Но нет, домик тот же, и комната та же, сомнений не могло быть. Воронов изо всей силы нажал на дверь еще раз, продавил филенку и просунул в отверстие голову.
Темно. Пыль. С большим трудом разглядел он стоящие торчком доски на том месте, где еще четверть часа назад находился пулемет… В комнату угодил снаряд.
— Ребята все погибли… Пулемет согнуло в дугу… Один я остался, — едва слышно докладывал потом Воронов командиру роты.
— Иди получай новый пулемет. Злее драться будешь…
Злее… Чего-чего, а злости накопилось у него достаточно, чтоб сторицей отплатить врагу сразу за все: за родное село Глинки, где осталась старенькая мать да сестры, и за кровь товарищей, и за камни Сталинграда…
В тот же день старший сержант Илья Воронов получил новый пулемет и в третий раз был составлен боевой пулеметный расчет: первый номер — сержант Идель Хаит, комсомолец, сапожник с Одесщины; второй номер — коммунист Алексей Иващенко, милиционер из Луганской области; пулеметчик — Иван Свирин, колхозник из-под Астрахани, и подносчик патронов — Бондаренко.
Эта пятерка во главе с командиром взвода лейтенантом Афанасьевым и была выделена для защиты зеленого дома.
Вслед за пулеметчиками в распоряжение Наумова прибыли бронебойщики из роты ПТР. Бронебойная рота тоже сильно поредела за эти дни. Перемешались взводы, расчеты, и, пожалуй, только двое друзей — Рамазанов и Якименко — остались неразлучными. Во второй расчет, предназначенный для зеленого дома, входили казах Мурзаев и таджик Турдыев. Третье ружье было в руках узбека Нурматова и абхазца Цугбы. Петеэровцев в шутку называли «интернациональной бригадой» или «сабгайдаками» — по имени их командира комсомольца старшего сержанта Андрея Сабга́йды.
В группу защитников зеленого дома вошли также минометный расчет младшего лейтенанта Алексея Чернушенко и пять автоматчиков.
А в ожидании подкрепления четверка, захватившая зеленый дом, приготовилась к обороне.
Автоматчики Александров и Глущенко заняли позиции у окон первого этажа, выходивших на площадь. Оконные проемы были превращены в подобие амбразур. Для этого пригодилось все, что попало под руки: и батарея центрального отопления, валявшаяся посреди комнаты, и книги — благо их здесь оказалось много.
Не с легким сердцем два бойца закладывали окна томами Большой Советской Энциклопедии и собрания сочинений Горького.
Не с легким сердцем смотрел на эту амбразуру и сержант Павлов. Правда, не так уж много книг прочел он на своем веку, но зато все прочитанное хорошо помнил. Уж если он что запоминал, так на всю жизнь! Случалось, в часы отдыха глядел он в выцветшее от летней жары высокое небо, где виднелось только одинокое облачко, и в памяти всплывали стихи, заученные в давнюю школьную пору: