А когда дивизия стояла еще на левом берегу Волги, усталый после учения, задумывался он иногда, глядя на выжженную, вытоптанную солдатскими сапогами, прибитую колесами машин и орудий заволжскую степь, и перед глазами проносилась другая степь — цветущая и тихая, о которой такими необыкновенными словами рассказал душевный писатель Чехов.
Да, хороша родная земля, и хорошие книги написаны о ней, но сейчас недосуг их читать. Сейчас — ничего не поделаешь — надо укрываться за ними, чтобы вести смертный бой с врагом за каждый камень истерзанного города, за свободную жизнь.
Черноголова, следившего за тем, чтобы гитлеровцы не пробрались к подъезду, Павлов решил временно с поста снять. Хоть оставлять вход без охраны было опасно, все же рискнуть пришлось: на втором этаже лишний боец нужнее.
Вражеские солдаты подползают медленно, методично. Из окна их хорошо видно. Десятка полтора, не меньше.
Вот они отрываются от земли. Пригнувшись, с автоматами наперевес, подходят все ближе, ускоряя шаг.
Пора. Одновременно заговорили четыре автомата.
Фашисты залегли. Еще несколько минут — и они повернули назад, оттаскивая убитых.
Стрельба — артиллерийская, минометная, пулеметная — не стихала ни на миг, но на площади враг больше не появлялся.
Уже светало, когда Павлов обходил этажи. Внизу его встретил озабоченный Глущенко.
— Товарищ сержант, там кто-то кричит.
Из первого подъезда доносился голос. Похоже, кто-то звал: «Павлов! Павлов!» Больше ничего разобрать было нельзя: мешала стрельба.
— Никак там Калинин? — догадался Глущенко.
Выйти наружу — неразумно: ни за что ни про что подстрелят. Стали перекликаться. За стеной и в самом деле оказался Калинин. Он раздобыл лом и стал пробивать капитальную стену, разделявшую две секции дома. Долбил упорно, без передышки добрый час, и вот, наконец, ему удалось пролезть через пролом к своим.
Только теперь все выяснилось. Получив донесение, Калинин выскочил на улицу и сразу же попал под сильнейший обстрел. А до батальона — метров полтораста, при такой перепалке живым туда не добраться. Решив переждать, пока огонь хоть немного утихнет, Калинин укрылся в первом подъезде. Но всю ночь сильная стрельба не прекращалась.
А утром и вовсе нельзя было выйти наружу. Павлов решил отправку донесения задержать до темноты, а пока что, не теряя времени, укрепляться и укрепляться.
Первым делом надо было соорудить амбразуры в подвалах, затем — пробить отверстия в каменных стенах, разделяющих подъезды, чтобы можно было пройти по всему дому, не выходя на улицу.
В дни празднования 15-й годовщины славной победы Я. Ф. Павлов приехал в гости к сталинградским пионерам.
— Вот такие ребята, как вы, помогали нам тогда в доме, — вспоминает Яков Федотович.
Как ни торопились, но дело подвигалось медленно. Ведь работать одновременно могли только трое: остальные двое непрерывно наблюдали за всем, что происходило снаружи, по обе стороны дома.
Нашлись, правда, добровольные помощники. Когда в подвале устраивали амбразуру, Тимка и Ленька все время вертелись тут же. Увидав, что бойцы собрались уходить, мальчики стали упрашивать сержанта взять их с собой:
— Мы, дяденька, в тир ходили и, знаете, как стрелять умеем!
Павлов согласился, что тир, конечно, дело хорошее, но война — не тир и мальчуганам тут делать нечего. Тогда Тимка пошел на уступку.
— Ну, если стрелять нам нельзя, то мы вам так будем помогать. Подносить или что другое делать. Как скажете…
Ленька только застенчиво моргал, безмолвно присоединяясь к каждому слову старшего брата.
«Хитрые чертенята!» — подумал Павлов.
— А мать отпустит? — спросил он не столько ребят, сколько тетю Пашу, которая во время этого разговора подошла к ним из темного угла подвала. Она куталась в теплый платок, ее усталые глаза пытливо изучали этого неказистого, но такого уверенного и, видать, положительного сержанта.
— Позволит, позволит! — в один голос воскликнули Тимка с Ленькой. — Вот спросите сами.
Тетя Паша, ласково обняв обоих за плечи, еще с минуту тревожно вглядывалась в спокойное лицо Павлова. Она, видно, почувствовала, что этому человеку можно доверить ребят и, наконец, решилась:
— Пусть идут, хоть немного пособят нашим.
Тимка и Ленька едва верили своему счастью. Даже в полутьме подвала видно было, как озарились их лица. Но только на секунду. Тотчас оба посерьезнели, высвободились из рук матери и вытянулись перед сержантом.