Но помочь Наташе было уже невозможно. Ночью она умерла, и до самой ее смерти Кожушко ласково поддерживал голову девушки своей здоровой рукой. Она покинула мир, унося с собой тревогу о том, кого полюбило ее только что начавшее жить, такое надежное в любви и ненависти юное сердце…
Той же ночью шесть человек, собрав последние силы, откопали в подвале окно и выбрались наружу. Изможденные и окровавленные, они двинулись к реке, к своим. Им удалось, минуя немецкие патрули, добраться до берега и, ухватившись за бревно, вплавь перебраться на остров Песчаный, к нашим зенитчикам.
Полдня Драган отлеживался, а вечером побрился, переоделся и снова переправился на сталинградский берег.
Когда старший лейтенант докладывал командиру полка о гибели первого батальона, в штольню вошел боец.
С первого взгляда стало ясно: он тоже побывал в изрядной переделке. Солдат был без пилотки, весь в глине и известке, в разорванной шинели. Он ввалился в помещение и прямо с порога выпалил:
— Товарищ полковник, разрешите обратиться!
Он хотел было отдать честь, но вспомнил, что на нем нет головного убора, и вытянул руки по швам. Санинструктор Калинин — это был он — с трудом сдерживал волнение.
Елин, все еще занятый невеселыми мыслями, даже не поглядел на солдата, только молча кивнул.
— Я из дома Павлова! — четко отрапортовал Калинин.
Так впервые прозвучало сочетание двух простых слов: «Дом Павлова», впоследствии ставших символом солдатской славы.
— Что это за «Дом Павлова» такой? — удивился полковник.
— А это наш сержант Павлов занял большой дом на площади… Зеленый, четырехэтажный, — радостно пояснил Калинин и вытащил из-за обмотки помятый листок бумаги — донесение сержанта, адресованное капитану Жукову.
Наблюдая, как усталый солдат торопливо развязывает обмотку, Драган подумал о неизвестном ему Павлове. Да, видать, нелегкое дело предстоит сержанту в том зеленом доме…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ПОДКРЕПЛЕНИЕ
А в «Доме Павлова» становилось все тревожнее.
Пошел уже третий час, как Калинин исчез в ночной тьме. Кто знает, чем окончится его вторая попытка доставить донесение в батальон?
Все были в страшном напряжении. Почему немцы не штурмуют? Не решили же они оставить дом в покое? Не может этого быть! Не иначе как фашисты что-то затевают, скорей всего — жди ночью гостей.
Глущенко и Александров ведут наблюдение из окон первого этажа.
Глаза впиваются в пустынную площадь. Теперь здесь все уже хорошо знакомо — каждая груда щебня, каждая воронка от снаряда. Ведь с тех пор, как четыре смельчака овладели домом, прошли целые сутки.
Вон из-за того домика слева — до него метров полтораста — прошлой ночью фашисты делали вылазку. С каким упрямством лезли они под убийственный огонь четырех автоматов! Горячая была ночка…
А что предстоит сегодня? Удастся ли отбить еще один натиск? Запасных дисков взято немало, но ведь всему приходит конец. Павлов проверяет свой запас: только полдиска осталось…
Черноголов наблюдает из второго подъезда. Считается, правда, что на этой стороне находятся свои. Но кто разберется в таком «слоеном пироге», как называлось это в Сталинграде, когда до противника какая-нибудь сотня метров или того меньше — хоть переговаривайся! — а где-то позади тоже немцы засели. Обстановка меняется каждый час. Тут знай только одно: держи ухо востро!
Еще в сумерки Павлов отослал Тимку и Леньку в подвал — от греха подальше. Нечего мальчишек тут держать, того гляди начнется «заваруха». Зато теперь приходится самому носиться из конца в конец большого дома — от Александрова к Глущенко, а от него — к Черноголову и снова к Александрову. У каждого надо побывать, каждого проверить, а главное — подбодрить, чтобы человек чувствовал, что он не одинок.
Но вот, кажется, и долгожданное подкрепление.
— Ну, сержант, видать, Калинин дошел, — радостно доложил Черноголов Павлову. — Погляди-ка вон туда — кажется, ползут. Или померещилось?
Он не ошибся: со стороны Волги действительно кто-то приближался.
— Подпустить на самое близкое расстояние, — приказал сержант, — а я пошел туда, — и он кивнул в сторону первого подъезда.
Он рассчитал правильно. Люди ползли по-пластунски и довольно быстро приближались к двери, за которой с автоматом на изготовку притаился Павлов. В нескольких шагах от крыльца двое внезапно выпрямились во весь рост.
— Стой! Кто идет?
— Здорово, Павлов! Жив?