Какой знакомой показалась эта уличка командиру пулеметной роты третьего батальона лейтенанту Дорохову, когда он ворвался сюда со своими пулеметчиками! Он вспомнил родной домик на Черниговщине, у другой воды, днепровской, где он родился, где прошло его детство, где умер его отец — плотогон. Возможно, именно потому, что по призванию был водником — до армии лоцман Дорохов водил пароходы по Днепру и Десне, — он обратил внимание на длинное каменное строение, в которое упиралась эта славная уличка. Над входом весело поблескивала серебристыми буквами вывеска «Клуб водников».
Именно этот дом показался Дорохову наиболее подходящим для пулеметной роты. Пулеметчики сразу же стали зарываться в землю. Среди работавших кирками и лопатами людей мелькала немного сутулая фигура политрука роты Авагимова.
Из-за угла неожиданно появился заместитель командира батальона капитан Жуков. Дорохов, издали узнав его по кубанке — больше никто в полку такого головного убора не носил, — помчался ему навстречу.
— Немцев на берегу уже нет, товарищ капитан, — возбужденно доложил он. И, указывая на «Клуб водников», добавил: — А этот дом я занял под пулеметную роту. Хороший подвал.
— Добро, — согласился Жуков. — Командиров рот — ко мне! Живо! — бросил он своему связному.
Вид со стороны Волги на разрушенные дома.
Фото С. Лоскутова.
Получив приказ наступать по Солнечной улице, пулеметная и седьмая роты оставили на берегу небольшой заслон и сразу же устремились вверх по тропинкам каменистого обрыва.
Сейчас, при дневном свете, город уже не выглядел таким грозно живописным, каким он казался ночью с левого берега. Улицы, изрытые воронками артиллерийских снарядов, были сплошь завалены битым кирпичом. А обугленные коробки зданий, зияющие глазницами окон, таили в себе смерть: в них прятались вражеские снайперы.
С одним из фашистов командиру стрелкового отделения сержанту Павлову пришлось вступить в поединок уже через какие-нибудь полчаса после того, как батальон ступил на берег.
Когда седьмая рота стала подниматься в гору, осколком мины ранило пулеметчика. Павлов задержался, пока раненым не занялся санинструктор, а затем, подхватив ручной пулемет и сумку с запасными дисками, побежал догонять своих.
Вскоре его окликнул старший политрук. Фамилии офицера Павлов не знал, но он видел его ночью на левом берегу Волги. Это был работник политотдела дивизии.
Тот, видимо, тоже узнал Павлова.
— Из седьмой роты? — спросил он и, получив утвердительный ответ, распорядился:
— Пойдешь, сержант, со мной. Там одного снайпера надо выкурить.
И они направились вверх по улице.
Пули свистели все чаще и чаще, и вскоре обоим пришлось пробираться ползком.
Старший политрук прыгнул в воронку:
— Вот здесь, сержант, и будет наша огневая позиция… А бить надо вон по тому дому — второе окно слева на четвертом этаже. Там засел снайпер. Взвод идет на тот дом, — он кивком показал направление, — а этот гад не дает голову поднять. Уже сколько полегло…
Павлов открыл огонь из ручного пулемета. Офицер достал из холщовой сумки новый диск и на мгновение приподнялся, чтобы подать его пулеметчику. Но диск выскользнул у него из рук, а сам он, привалившись к краю воронки, стал медленно сползать…
Немало смертей видел на фронте сержант Яков Павлов, но эта смерть, первая на сталинградской земле, отозвалась в его душе как-то по-особенному. И не так уж много слов сказали они друг другу за те минуты, что пробыли вместе. Но здесь, когда за спиной была Волга, а под ногами изрытая железом, израненная и сожженная земля Сталинграда, каждое слово товарища и каждый выстрел по врагу значили особенно много…
Павлов ладонями приподнял безжизненную голову человека, ставшего ему вдруг таким близким. Какое молодое, хорошее лицо!
Очередь за очередью посылал он в цель, мстя за того, кто лежал рядом.
Что сталось с вражеским снайпером — неизвестно. Настигла ли его пулеметная очередь, или, убедившись, что за ним охотятся, он покинул свою позицию? Но только из второго окна слева больше не стреляли.
А день, не по-осеннему солнечный, становился все ярче и ярче. И все ожесточенней разгорались уличные бои.