— А все же придется с ними распроститься. За Волгу их надо отправить, — словно раздумывая вслух, сказал комбат, плотно закрывая дверь.
— Мы бы рады, товарищ капитан, — ответил Павлов, — да ведь не пойдут…
— Пожалуй, верно… не пойдут. А если припугнуть? Мол, уходим.
— Срамиться неохота, товарищ капитан, да и не поверят.
— И правда, срам… А ты скажи им: дом взрывать будем. Так, мол, боевая обстановка требует. И действуй.
Комбат принял решение:
— Даю сутки. Чтоб завтра ночью никого из гражданских тут не оставалось!
Тяжело, конечно, было идти на такое. Но приказ есть приказ.
— Что ж это ты, сынок? Столько продержались, а все-таки, выходит, ирод одолел? — с горечью спросил Михаил Павлович, услышав, что дом будут взрывать.
— Не горюй, папаша! Новый отстроим не хуже, — утешал его Павлов.
Сталинградцы отстроили «Дом Павлова», и выглядит он лучше прежнего…
Фото Н. Грановского.
Черноголов, Мосияшвили, Сабгайда, Сараев, Шкуратов и еще кто-то свободный от дежурства помогли жильцам собраться в путь. Детишек снабдили на дорогу сахаром.
Павлов сам обходил помещения, заглядывал под нары.
— Это чьи там валенки? Скоро зима — понадобятся. Не твои, Андреевна? — спросил он жену Матвеича, суетившуюся вместе с внучкой возле узла.
— Мои, сынок, мои… Спасибо, что напомнил, дай тебе бог здоровья…
Она, как и все здесь в подвале, привыкла, что всякий раз после обстрела этот худощавый, с неласковыми серыми газами человек хоть на минуту, да появлялся в их убежище. Войдет, по-хозяйски оглядит подвал и всякий раз скажет ободряющее слово. И всем, кто хоронился здесь в сырости, в полутьме, становилось от этого скупого слова теплей на душе. Мало кто был им на свете так дорог, как этот суровый сталинградский сержант и его боевые товарищи.
Зина Макарова и тетя Паша, хлопотавшие над своими узлами, зашушукались. Потом Зина подошла к Черноголову и решительно накинула ему на шею шерстяной шарф.
— Возьмите, Никита Яковлевич! Это вам наше спасибо… От всего сердца.
Женщина словно подала знак. Вслед за ней и другие жильцы стали упрашивать солдат, чтоб те приняли от них подарки. Шкуратову преподнесли варежки, Мосияшвили — теплые носки, а Сараеву — свитер.
Когда раздавали подарки, в подвале появился Наумов. Он поискал глазами и остановил свой выбор на Зинаиде Макаровой.
— А теперь примите скромный подарок от нас, — и он вложил ей в руку пачку пятидесятирублевок. — Нам тут деньги не нужны, а там, за Волгой, вам они пригодятся, — добавил он, отводя ее возражения.
Темной ночью бойцы проводили жильцов по ходу сообщения в тыл. Отправляли небольшими группами под охраной автоматчиков, сопровождали до самого берега.
Готовясь в дорогу, каждый брал с собой посильный скарб. Собралась и Ольга Николаевна. Она связала увесистую пачку книг. Это было первое, что старая женщина бросилась спасать из горящего дома во время массового воздушного налета. Не могла она расстаться с книгами и сейчас. Наташа решительно запротестовала. Вещей и так много, а тут еще нелепый груз.
— Куда ты, мама, с такой тяжестью!..
— Вы не слушайте ее, мамаша, — поддержал Ольгу Николаевну Мосияшвили. — Тряпки там всякие побросать не грех. Тряпки — дело десятое, наживное. А вот книга, когда она полюбилась…
Он легко взвалил на плечо тяжелую пачку, и вся группа двинулась к ходу сообщения.
Все обитатели подвалов «Дома Павлова» благополучно достигли берега, а оттуда их катером переправили на другую сторону.
И вот дом опустел… Лишь теперь все по-настоящему почувствовали, насколько присутствие мирных людей, и особенно детворы, скрашивало и согревало суровый солдатский быт.
И только об одном человеке у защитников «Дома Павлова» осталось неприятное воспоминание — об «индивидуалке».
Дело в том, что неделю спустя в каморке за котельной был обнаружен целый продуктовый склад: семь мешков муки, бочонок засоленной баранины, бутыль масла, два ящика концентратов.
Бойцы негодовали.
Подумать только: какой жадной, себялюбивой, подлой душонкой надо обладать, чтобы в осажденном доме, где всем ежеминутно грозила смертельная опасность, держать под спудом столько еды! А ведь рядом голодали дети…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ
Приближалась двадцать пятая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Воины Сталинградского фронта приносили в эти дни клятву — отстоять город. Каждый, кто держал в руках оружие — от рядового солдата до генерала, — скрепил пламенные слова клятвы своей подписью.