После полудня пришел Кокуров и сообщил:
— Наши уже прорвали оборону, вклинились на пять километров.
Затем через каждые час — два приходил кто-нибудь из политработников:
— Продвинулись еще на два километра.
— Еще на два…
К вечеру стало известно, что за первый день наступления советские войска продвинулись на двадцать километров.
Бои продолжались.
Защитники «Дома Павлова» находились в состоянии нетерпеливого ожидания.
Немцы, засевшие в соседних домах, вели себя непонятно: вот уже четвертые сутки они не проявляли никаких признаков жизни.
Чего же медлить?
Но из батальона отвечали:
— Обождите, придет и ваше время…
Вскоре это время пришло.
23 ноября войска Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов замкнули кольцо вокруг гитлеровских войск. Двадцать две немецкие дивизии оказались в западне.
На помощь окруженным поспешила группировка немецкого фельдмаршала Манштейна. Изнутри кольца навстречу Манштейну были двинуты войска Паулюса.
В эти напряженные дни 62-я армия, в которую входила дивизия Родимцева, получила задачу: перейти в наступление и тем самым не дать гитлеровцам возможности снять войска для задуманной ими операции.
Приказ получил и сорок второй гвардейский полк.
Было решено завязать бой за «Молочный дом» — так называлось длинное здание на площади 9 Января, находившееся в ста семидесяти метрах от «Дома Павлова». Когда-то этот дом был выкрашен в молочный цвет, отсюда и пошло его название. Но теперь от него, сожженного и разбитого, осталась только коробка. Лишь в одной его стороне сохранилась часть второго этажа. Фашисты основательно укрепились здесь и, ясное дело, будут упорно драться. А этого и добивалось наше командование. Главное — сковать как можно больше сил противника.
В ночь на 24 ноября в «Дом Павлова» стали прибывать бойцы седьмой и восьмой рот, назначенных в наступление. Появился заместитель командира батальона капитан Жуков — ему было поручено руководить боем.
Наумов собрал седьмую роту. «Не густо», — подумал он, оглядывая свое войско. Рота вместе со всем, что ей было придано, состояла из стрелкового отделения сержанта Павлова, отделения бронебойщиков, нескольких минометчиков во главе с Алексеем Чернушенко и пулеметного взвода Афанасьева.
Командир роты поставил задачу: в темноте сосредоточиться на площади — в развалинах нарсуда и в воронках — и ждать команды. Павлов и минометчики пойдут влево, пулеметчики — вправо. Их поддержат бронебойщики. С пулеметчиками пойдет он сам и политрук Авагимов.
Свое отделение Павлов вывел через окно в подвале.
— Давай, Глущенко, вперед!
С Волги дул холодный ветер. Густой мелкий снег засыпал глаза. Глущенко обо что-то споткнулся и, отводя душу, обругал саперов: многометровая спираль из колючей проволоки преградила путь к заветной воронке. Ничего не оставалось, как отойти назад и с разбегу перепрыгнуть эту чертову спираль…
В воздухе повисли гроздья ракет.
Заговорили немецкие пулеметы, минометы, автоматы.
Пулеметчики залегли в развалинах нарсуда. Появились раненые. Воронов, действуя как заправский санитар, проворно накладывал повязки.
Вот прямо в развалины угодил артиллерийский снаряд и… не разорвался.
— Дай бог счастья тому, кто готовил этот снаряд, — проговорил Афанасьев, рассматривая увесистую чушку, врезавшуюся носом в землю.
Кто он, тот мужественный человек, который, рискуя головой, обезвредил этот снаряд? Украинская ли дивчина, насильно оторванная от материнского гнезда, старый ли чех, работавший под дулом эсэсовца? Или, может быть, попавший в плен француз? Кто бы он ни был — большое ему спасибо! Как обрадовался бы он, если бы узнал, что тайный его подвиг сохранил жизнь десятку советских людей…
Бой разгорался. Надежно укрывшись в запасном дзоте, за подбитым танком и в развалинах нарсуда, роты вели непрерывный огонь. Но и немцы не оставались в долгу. Двигаться дальше возможности не было. Тем не менее пробная вылазка удалась: ведь задача была выполнена — активные действия батальона сковали неприятеля.
День уже был на исходе, когда Жуков дал отбой. Послышались команды Павлова: сержант собирал свое отделение. Вот он окликнул Черноголова, еще кого-то, а потом над площадью раздалось:
— Глущенко, давай сюда!
Глущенко пополз на голос командира. Когда до дома было уже совсем близко, кто-то словно ударил палкой по ноге. Потом пришла сильная щемящая боль. С большим трудом добрался он до подвального окна.