— Вижу, вижу, не шуми…
В ответ раздался громкий стон: Мосияшвили схватился за плечо.
— Ползи скорей назад, видишь — место пристрелянное.
Мосияшвили послушно развернулся, прополз несколько метров и застыл. Еще три раны лишили его последних сил.
Подобравшись к раненому товарищу, Воронов взвалил его на спину и, придерживая одной рукой — в другой был зажат автомат, — втащил в укрытие. Санинструктора поблизости не оказалось, и Воронов принялся за перевязку сам.
…Второй команды «Вперед» командиру роты подавать не пришлось. Воронов сам окликнул своих ребят. Стремительный рывок — и вот уже весь расчет как один человек очутился в укрытии за разбитым грузовиком.
Воронов взялся за гашетки. Несколько длинных и точных очередей в то самое четвертое окно, которое отметил Мосияшвили, — и вражеский пулемет замолк.
— Вперед! За Родину! Ура-а-а!
Голос Воронова гремел над площадью и, казалось, перекрывал шум боя.
Пулеметчики поднялись из-за разбитой автомашины и снова рванулись вперед. Двинулся со своим отделением Павлов, побежали автоматчики.
Метрах в пятнадцати от дома Павлов со своими людьми — они ведь были налегке — обогнал Воронова.
Немцы пытались отбиваться гранатами, но безуспешно.
Еще минута — и Павлов, а за ним и остальные штурмующие ворвались в здание, которое в сводках именовалось «Молочным домом».
К Жукову немедленно был послан связной Коля Воедило. Он добрался благополучно. Капитан доложил по телефону Елину:
— Дом взят!
— Спасибо! Молодцы! — услышал Жуков в трубке голос полковника.
«Молочный дом» представлял собой разгороженную на клетушки каменную коробку без перекрытий и подвалов. Немцы, долгое время державшие его в своих руках, не сидели в нем постоянно. Их оборона проходила позади дома — в дзотах и траншеях.
Как бы то ни было, а пока надо было готовиться к отражению контратаки.
Воронов установил пулемет у окна, в других комнатах расположились бронебойщики и автоматчики, у пробоины в стене примостились с ручным пулеметом Павлов и Шаповалов.
Гитлеровцы не заставили себя долго ждать. Две их атаки удалось отразить, но потом положение усложнилось. Немцы стали забрасывать мины через верх — дом ведь был без крыши! — как в колодец, а в окна швыряли гранаты. С гранатами, правда, наловчились управляться: их удавалось тут же выбрасывать назад, прежде чем они успевали взорваться; но мины нанесли немалый урон. Чтобы хоть как-нибудь обезопасить себя от осколков, вдоль стен соорудили из кирпича нечто вроде загородок.
Воронов был ранен осколками мины в руку, ногу и живот. Прижавшись в уголке, он едва успел кое-как перевязаться, как разрывная пуля задела раненую руку… Но времени на новую перевязку не было. Немцы снова полезли — с шумом, с гиком…
— Огонь! — скомандовал Воронов своим пулеметчикам, а сам стал здоровой рукой кидать в окно гранаты. Кольца пришлось вырывать зубами.
Нет ни минуты передышки. Вот он заметил, что немцы выдвигают легкую пушку. Сейчас они ударят прямой наводкой…
— Снимай пулемет! — крикнул он.
Но было поздно: в тот самый момент, когда все кинулись к пулемету, в помещении разорвался снаряд.
Иващенко, Бондаренко и Свирин получили ранения. Еще один осколок впился Воронову в ногу…
Обливаясь кровью, он пополз к Афанасьеву — тот находился в соседней клетушке. Но добраться туда не успел: уже дважды раненную ногу оторвало совсем… Воронов лишился чувств.
Не меньшие потери понесли и бронебойщики. Был убит Сабгайда, ранен Мурзаев, обвалившаяся стенка засыпала Рамазанова. Якименко откопал своего друга — Рамазанов остался жив, но получил контузию.
А на другой половине дома бок о бок с минометчиками дрался сержант Павлов. Его отделение совсем растаяло: Шаповалов и Евтушенко — вот и все, кто остался в строю после четвертой атаки гитлеровцев. Погибли Василий Сараев и Семен Карнаухов — один из братьев, земляков Василия Глущенко, провоевавших вместе с первых дней Сталинградской битвы. Не было больше в живых и Алексея Чернушенко — девятнадцатилетнего командира «бобиков» — минометов. Ранило Павлова: пуля попала в стопу правой ноги.
Старший политрук Кокуров был в окровавленных бинтах. Его огромная фигура весь день мелькала то в одном, то в другом крыле дома. Добрым словом, а то и ловко пущенной в немца гранатой или очередью из автомата политработник воодушевлял бойцов.
Телефонист на командном пункте подал Жукову трубку. Послышался резкий голос Елина:
— Что же ты? Взял, а удержать не умеешь?
— Не удержать, товарищ полковник: большие потери. Убит Наумов, ранен Кокуров — он там все время… Никого почти не осталось…