В «Доме Павлова» напряженная боевая жизнь текла своим чередом.
Новый командир седьмой роты старший лейтенант Драган еще раз проверил состояние обороны дома и кое-где ее усилил. Огневую точку с двумя максимами соорудили посредине хода сообщения из «Дома Павлова» в роту, на том примерно месте, где прежде находилась злополучная часть фундамента, причинившая столько бед.
В новом дзоте обосновался командир взвода Афанасьев, довольно скоро оправившийся после контузии. Не усидели долго в медсанбате и пулеметчики Иващенко и Свирин. Только эти три человека и остались от прославленного Ильей Вороновым пулеметного взвода.
Подошли зимние холода, а с ними прибавилось хлопот и у санинструкторов Марии Ульяновой и Вали Пахомовой. Даже в те дни, когда не случалось раненых, у девушек не оставалось ни минуты свободного времени — надо было предупреждать обморожение. Они пробирались с банками мази в самые опасные места, появляясь по нескольку раз в сутки в каждом секрете.
Одно время в развалинах «Дома Заболотного» почти бессменно находился в боевом охранении Тимофей Карнаухов. С тех пер, как его брат Семен погиб, Тимофей стал напрашиваться на такие посты, где больше вероятности встретить фашиста. Таким местом и был этот секрет в сотне метров от занятого гитлеровцами дома военторга. И хотя у Карнаухова был только обыкновенный автомат, солдат явно обладал талантом снайпера. Он доказывал это не раз.
Приходя в этот секрет, Маруся старалась принять вид посерьезней: солдат был почти вдвое старше ее, а кроме того, она хорошо знала, как он скорбел о погибшем брате. Тем не менее и тут она произносила свою стандартную фразу:
— Береги нос в большой мороз.
Поскольку, впрочем, немцы были очень близко и разговаривать приходилось шепотом, шуточный тон у Маруси не получался. Не в пример другим, Карнаухов не уклонялся от неприятной процедуры. Не успевал он, как говорится, и ухом повести, как все лицо покрывалось густым слоем мази. Напоследок Маруся стаскивала с бойца рукавицы и смазывала его озябшие руки.
В напряженные декабрьские дни настроение в третьем батальоне, как и во всех частях Сталинградского фронта, было приподнятое.
На участке полка в эти дни немцев сильно потеснили. Стремительным ударом их вышибли из «Молочного дома» и здания военторга, отогнали от Дома железнодорожника и от Г-образного дома подальше туда, за Пензенскую улицу.
Приближался новый, 1943 год.
Его ждали с нетерпением. Казалось, что с последним листком календаря уйдет все горькое и тяжелое, что было в суровом сорок втором году. Все понимали, что до полной победы еще далеко — очень далеко! — но все видели, что у зверя уже надломлен хребет, и это наполняло сердца радостью.
Новому году решили устроить торжественную встречу.
В канун праздника заместитель командира батальона лейтенант Дорохов — он сменил уехавшего на учебу Жукова — обошел огневые точки в «Доме Павлова». Вдвоем с командиром роты Драганом они побывали в секретах, поздравили бойцов с наступающим Новым годом и проверили оружие.
Стоял ясный морозный вечер. Причудливые каменные коробки зданий нарядились в зимнее убранство. Недавно выпавший снежок еще белел во всей своей пушистой свежести на изрытой воронками площади, на остовах разбитых танков и автомашин.
В «Дом Павлова» пришли гости из роты и штаба батальона.
Завели патефон. Дорохов и Драган, земляки с Черниговщины, оба из Прилукского района, затянули свою, украинскую:
Песня о девушке, оставшейся на занятой врагом земле, навеяла грусть… Все как-то притихли, каждый задумался о своем, сокровенном…
Тишину нарушило звонкое контральто санинструктора Вали Пахомовой. Она слыла актрисой и знала множество забавных частушек. Приходилось только удивляться, откуда все это приходит к ней сюда, в окопы Сталинграда. Не сама ли черноокая их и сочиняет?
На этот раз песенка оказалась, так сказать, по специальности — про двух парней, безнадежно влюбившихся в медсестру:
А когда их ранило, то