Яков Федотович Павлов!»
23 февраля на площади в Красной Слободе за Волгой состоялся парад частей 13-й ордена Ленина гвардейской стрелковой дивизии.
А вечером ветераны сорок второго полка — солдаты, сержанты, офицеры — собрались на торжественный ужин в «Доме Павлова».
Памятные надписи на стенах «Дома Павлова».
В начале вечера почтили память товарищей, отдавших жизнь за Родину. Вспомнили тех, кто залечивал свои боевые раны. Вспомнили и храбрых девушек, которые шли в разведку через площадь 9 Января, и разведчиков Лосева, И снайперов, и артиллерийских наблюдателей.
Кто-то затянул полковую песню — хоть с незатейливыми, но зато теплыми, душевными словами о дружбе солдатской, о воинском товариществе:
На вечере присутствовали гости из штаба дивизии, из политотдела, из редакции газеты. Пришла и Валя Пахомова: с тех пор, как при политотделе был создан ансамбль художественной самодеятельности, «актрису» прикомандировали туда одной из первых.
Вместе с друзьями по ансамблю она исполнила несколько концертных номеров. А потом участники вечера объединились в импровизированный хор и под аккордеон запели традиционный «Марш гвардейцев Родимцева» — гимн 13-й дивизии, сложенный местным поэтом.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ЗОЛОТАЯ ЗВЕЗДА
Уже совсем стемнело, когда Павлов очутился у Волги. Ступать на простреленную ногу было трудно, но к посторонней помощи прибегать не хотелось: и без того хватало кого носить! До берега сержант добрался ползком. А вот и щель, вырытая в прибрежном обрыве. Здесь пункт сбора раненых — он набит до отказа. Был здесь и старший политрук Кокуров. Весь в повязках, он довольно крепко держался на ногах и даже шутил.
Встрече с Павловым он обрадовался. Он искренне любил шустрого и бойкого на язык сержанта, в котором все, казалось, говорило о солдатской деловитости.
— Ну, как, сержант, выходит, отвоевались пока? — проговорил Кокуров, пробираясь поближе и усаживаясь рядом на свободное место. Если б не полумрак, можно было бы заметить, что даже улыбка стоила ему немалых усилий: раны давали себя знать.
— Что поделать, товарищ старший политрук! Набежит беда и с ног собьет, — в тон ему ответил Павлов. Он тоже давно уже полюбил этого храброго и душевного человека.
— Беда, Яша, невелика, — не сдавался тот. И уже серьезно добавил: — Малость подлатают нас, а там… Мы с тобой еще заставим его рылом хрен копать, — закончил Кокуров.
Вскоре пришел бронекатер. Заторопились с погрузкой. Тяжелораненых снесли в трюм, а остальные — Кокуров с Павловым в их числе — устроились на палубе.
Целую ночь катерок боролся с рекой. Небольшому суденышку приходилось с трудом пробираться сквозь густо покрывшее Волгу «сало». Правда, ему помогли сами немцы. Противник вел непрерывный огонь, и снаряды то тут, то там разбивали ледяные заторы. Ухнет разок поблизости — и вот уже новая полынья, и можно продвинуться хоть на несколько метров вперед. Само собой разумеется, что от такой «помощи» все же было не очень-то весело…
Утром бронекатер прибыл, наконец, в Ахтубу.
Тяжелоранеными занялись санитары, а для остальных последовала команда:
— Кто в состоянии — пошел своим ходом!
В толпе высыпавших на берег людей Кокуров глазами отыскал Павлова, протиснулся к нему и подставил свое здоровое левое плечо:
— А ну, Яша, берись! Словно знал немец, что делал, когда разукрашивал нам разные бока…
— И на том спасибо ему большое, — отозвался Павлов, цепляясь правой рукой за плечо Кокурова. Боль в раненой ноге приутихла.
Так и брели они, здоровенный старший политрук и чуть не повисший на нем маленький сержант, все полтора километра до медпункта. Здесь раненых рассортировали, и вскоре Павлов с Кокуровым расстались.