— Ну, я готова, — сказала Анна Егоровна. — Раненому ухода не требуется. — Она посмотрела на Степкино лицо и пробасила: — Дьявольщина! На выходном отверстии уже соединительная ткань.
Для нас это была китайская грамота. Сур спросил:
— Доктор, вы не ошибались, когда установили… гм…
— Смерть? Голубчик, это входит в мой круг специфических навыков. — Она язвительно ухмыльнулась. — Но предположим, я ошибалась. Бывает. А вот чего не бывает: за сорок минут, прошедших от одного осмотра до другого, свежая рана приобрела вид заживающей, трехдневной давности. Поняли?
— Нет, — сказал Сурен Давидович.
— Признаюсь, и для меня сие непонятно. Да, вот еще, посмотрите…
Мы придвинули головы. На клочке марли докторша держала овальный кусочек такого же материала, из которого был сделан бластер. Серый с зеленым отливом или зеленый с серым — он все время менялся и был похож на травяного слизняка.
— Это было прикреплено к твердому небу раненого, вдоль.
— Как прикреплено? Боже мой… — простонал Сур.
— На присоске. У вас найдется коробочка?
Степка нырнул под стол, выудил пустую коробочку из-под мелкокалиберных патронов. «Слизняк», положенный на дно, сразу прихватился к нему — прилип.
— Оп-ля! — сказала Анна Егоровна. — Класть в вату не требуется. Прячь в карман, Алеша. Через пять минут я подгоню машину.
Я спрятал «слизняк» в карман. Докторша пожала руку Сурену Давидовичу:
— Ну, держитесь. Учтите, спустя полчаса он может и подняться. Честь имею…
— Какая женщина! — потрясенно сказал Сур. — Гвардейцы, вы познакомились с русской Жанной д’Арк!
В этот момент на меня накатило. Если с вами не случается, так вы и не поймете, как накатывает страх в самое неподходящее и неожиданное время. До пятидесяти пяти минут двенадцатого я не боялся, а тут меня затошнило даже. Мы со Степаном привыкли всегда быть вместе. И вдруг — уезжать. Я сказал:
— Не поеду никуда.
— Вот еще какой! — сказал Степка.
— Почему я должен ехать? Я останусь с Суреном Давидовичем!
— Ты лучше расскажешь, у тебя язык хорошо подвешен, — уговаривал Сур.
— У всех подвешен! — отругивался я. — Не поеду!
— Боевой приказ, — сказал Сур. — Выполняй без рассуждений.
Я вздрогнул. У моей ноги заговорил очень тихий, очень отчетливый голосок: «Пятиугольник двести! Вернись к „посреднику“». Пауза. Потом снова: «Пятиугольник двести! Вернись к „посреднику“».
Степка зашипел:
— Рация. Понял? Федька с поляны докладывал. Понял? Опять геометрия — пятиугольники!
Я выудил эту штуку из кармана. Она пищала: «Пятиугольник двести, отвечай». И сейчас же на полтона ниже: «Пятиугольник, говорит Угол третий. Я иду к тебе».
— Киселев, — с тоской произнес Сур. — Ну ладно, Киселев…
Его обмякшая фигура вдруг распрямилась. Он выдернул из шкафа боевой пистолет «Макарова», сунул за пазуху, запер шкаф, оттиснул печать на дверце, ключи бросил Степке, выхватил у меня «слизняк» и переложил его в железную коробочку из-под печати, сунул ее в мой нагрудный карманчик и рявкнул еще неслыханным нами голосом:
— Алексей! Бегом! Перехвати доктора у гаража, сюда не возвращаться! Степан! Наблюдать снаружи, не вязаться! Марш!
Он, задыхаясь, протащил нас по коридору, выкинул наружу и захлопнул дверь. У меня в руках был бластер в чехле для чертежей.
Я «инфекционный больной»
— Ну, выполняй приказ! — выговорил Степка, сильно морща нос и губы. — Выполняй!
— А ты?
Он выругался и побежал. Шагах в двадцати он обернулся, крикнул: «Иди!» — и побежал дальше, Я понял, куда он бежит, — к пустой голубятне посреди двора. Я, кажется, заревел. К гаражам явился с мокрой физиономией — это я помню. Из третьего или четвертого кирпичного гаражика выползал серый «Москвич», мирно попыхивая мотором. Анна Егоровна, как была, в халате, сидела за рулем. Она открыла правую заднюю дверцу, и я влез в машину.
— Вытри лицо, — сказала докторша.
Я полез в карман за платком.
— Погоди, Алеша. Знаешь, не вытирай. Так будет лучше.