Новый мужской голос:
— Доктор, не подхватите до города? Они меня задержали, и мое моточудо испортилось от злости.
— Не могу, голубчик… — флегматично проговорил бас Анны Егоровны. — У меня больной. Жиклер продуйте… Сержант, гарантирую вам взыскание.
Кто-то отошел от нашего «Москвича» — стало светлее. Тогда третий голос зашептал:
— Доктор, я знаю объезд через Березовое… В район требуется, хоть вешайся… Возьмите, я иммунный.
— А машину бросите?
— Жениться еду, не до машины. Отбуксируют эти же, я им трояк дам! — торопился голос.
— В детстве чем болели? — спросила Анна Егоровна. (Я чуть не прыснул.)
— Свинкой, ветрянкой, этой… Коклюшем…
— Договаривайтесь о машине, только быстро! — И после паузы: — Алеша, ты лежи. Если я чихну, начинай стонать… Давайте, давайте!
Передняя дверца хлопнула, солнце с моих ног перебралось на голову — мы ехали обратно.
— Что с мальчиком? — спросил новый попутчик.
— Свинка, — отрезала докторша.
— Ай-яй-яй… Очень плох?
Она промолчала. Потом спросила:
— Поворачивать на Березовое, говорите? Там бревно, шлагбаум.
— Объедем, ничего. Отличный грунт. Я на рыбалку там проезжал две тысячи раз. Или чуть поменьше.
— Резвитесь, жених?
— Мое дело жениховское, доктор. Почти молодожен.
— Значит, объезд через Березовое тоже запрещен? И там авария?
— Это почему? — спросил попутчик.
— Не знаю. Вы-то не сказали при милиции об этом варианте. В город просились…
Молчание. Я осторожно приоткрыл глаз и увидел, что попутчик внимательно смотрит на докторшу. У него был вздернутый нос и рыжие ресницы.
— Вот и бревно, — сказала она. — А вы для жениха не староваты, юноша?
Тогда он выпалил:
— Ох, доктор! В Тугарине творится неладное.
Машина остановилась. Нас обогнал грузовик. Анна Егоровна прищурилась на попутчика.
— У вас ангина, — сказала она. — Господи, где моя зажигалка?
— Доктор! — застонал попутчик. — Какая ангина?
— Покажите горло… Ну? (Он испуганно открыл рот.) Хорошо. Алеша, ты можешь сесть. Мы едем на Березовое. Что вы заметили неладного в городе?… Осторожно, ухаб… И как ваше имя-отчество?
Понимаете, дядька тоже ехал в район, чтобы поднять тревогу. Он знал чепуху: что телефон междугородный не работает, автобусы отменены до семнадцати часов и что заводу тракторного оборудования запретили отправлять продукцию на железную дорогу — ближняя станция тоже в райцентре. Он говорил, путаясь от волнения:
— Я мальчуганом оставался в оккупации, под фрицами. Вы небось военврач. Майор медицинской службы? Ну, вы страха не знали…
— Как сказать…
— Извиняюсь, конечно, — поспешно сказал попутчик. — Вы того страха не знаете. Словно бы воздух провонял — отовсюду страшно. От приказов страшно, от всего… И сейчас завоняло. Кто же тут виноват? — Он испуганно смотрел на Анну Егоровну. — Авария — это действительно. Сорвало мост, конечно, столбы повалило… — Он вертелся на сиденье, глядя то на меня, то на докторшу. — И телефон порван. Доктор! — вскрикнул он. — Я вам говорю. Точно! Фактов нет, только воняет. Туда нельзя, сюда…
— Что же вы поехали без фактов?
— С испугу, — жалким голосом признался дядька. — Польза будет, и ноги унесу. Страшно. Меня в гестапо били.
— Вот как, — сказала докторша. — Однако же чутье вас не обмануло. Подчас и с испугу действуют правильно.
— Не обмануло? И факты есть? — вскинулся он. — То-то я смотрю — мальчик и не болен вовсе.
— А вы не смотрите, — сказала докторша.
Я не помню, как звали попутчика — то ли Николаем Ивановичем, то ли Иваном Николаевичем. Мы расстались очень скоро. В Березове, у брода.
Березовский деревянный мост сгорел незадолго перед нашим приездом — сваи еще дымились. Шипели уголья, падая в воду. Откос перед радиатором машины застилало дымом.
— Чистая работа, — сказала Анна Егоровна. — Парома здесь не держат?
Мальчишки завопили, набегая на машину:
— Тетенька, за старицей брод! Хороший, грузовики перебираются!
Один, маленький, прошепелявил:
— Овшы тоже перебираются.
Другой малыш развесил губы сковородником, заревел и припустил наутек — испугался белого халата. Попутчик сказал:
— Правильно, хороший брод! В малую воду тормоза будут сухие.
— Едем. — Она тронула машину в объезд старицы.
Я тоже знал эти места — чуть выше по реке водились крупные раки. До города отсюда не больше пяти километров, и с высокого старого берега можно было рассмотреть телескоп. Я с самого начала не хотел уезжать, и теперь, когда мы начали крутиться, не удаляясь от города, мне стало паршиво. Пускай теперь рыжий трус изображает больного! И я страшно обрадовался, когда Анна Егоровна спросила: