Я стал поворачиваться дальше, налево, обводя взглядом круг. По той стороне шоссе тянулись поля и пруды совхоза, перелески и дальше гряда холмов, уходившая за горизонт. Их я нарочно приберег напоследок, потому что на ближнем холме стоял радиотелескоп. Он был отлично виден – плоская чаща антенны на сквозной раскоряченной подставке. Антенна тоже сквозная, она только казалась сплошной и маленькой, с чайную чашку. На самом деле она была почти сто метров в диаметре, нам говорили на экскурсии. Под телескопом белели три коробочки: два служебных корпуса и один жилой, для научных сотрудников. Забор казался белой ниточкой, огибающей холм. Здорово! Очень хотелось увидеть, как телескоп поворачивается, но чаща неподвижно смотрела в небо, и ее огромная тень неподвижно лежала на склоне. Я загляделся, а тем временем приблизился автобус. Маленький, синий, с надписью: «Служебный». Не стоило и руку поднимать, этот автобусик был с радиотелескопа.
И вдруг он остановился. Дверцу даже открыли и крикнули: «Садись, мальчик!».
Я не стал бы рассказывать так дотошно про автобус и дорогу в город, если бы не Вячеслав Борисович. Он ехал в этом автобусе, он меня и посадил: водителю и Ленке Медведевой это бы и в голову не пришло. О нем я знал, что он научный сотрудник с радиотелескопа. Довольно молодой, светловолосый, в сером костюме. Приезжий. Их там было человек десять приезжих, остальные местные, как Ленка Медведева – радиотехник.
Вячеслав Борисович вел себя не по-начальнически. Он смеялся все время, подшучивал надо мной: почему я такой красный и взъерошенный и что я делал в лесопарке в учебное время. Я как-то растерялся и грубо спросил:
– А вы зачем в рабочее время катаетесь?
Он захохотал, хлопнул себя по ноге и воскликнул:
– Вопрос ребром, а? А знаешь ли ты, что такое нетерпение сердца?
Я покачал головой.
– На почту пришел пакет, – сказал он нежно. – Голубенький. Ты можешь не улыбаться. Настала моя очередь. И нетерпение сердца велит мне получить голубое письмо немедленно. В самое рабочее время. – Он потер ладони и притворно нахмурился: – Но оставим это. Хороши ли твои успехи в королеве наук – математике?
Я сказал:
– Не особенно.
Вячеслав Борисович мне страшно понравился, и мы очень весело доехали. Даже Ленка вела себя как человек. Понимаете, эти девчонки, едва наденут капроновые чулки, начинают на людей смотреть… Ну, как бы вам сказать? У них на лицах написано: «Нет, ты не прекрасный принц и никогда им не будешь». Но веселый нрав Вячеслава Борисовича действовал на Ленку Медведеву положительно. Она улыбалась всю дорогу и сказала на прощание: «Будь здоров, привет Симочке». Симка – это моя сестра, старшая.
Меня высадили на углу улицы Героев Революции, наискосок от тира, и я перебежал улицу, спустился в подвал и дернул дверь оружейной кладовой. Она была заперта. Все еще надеясь, что Степка в зале вместе с Суреном Давидовичем, я метнулся туда.
В стрелковом зале было темно, лишь вдалеке сняли мишени. Резко, сухо щелкали мелкокалиберные винтовки – трое ребят из техникума стреляли, Сурен Давидович сидел у корректировочной трубы, а Степки не было.
Тревога!
Когда я пригляделся в темноте, обнаружился еще Валерка – он махал мне со стопки матов. Сурен Давидович проговорил, не отрываясь от трубы:
– Зачем пришел?.. Хорошо, Верстович! – Это уже стрелку.
Мы могли ввалиться к Суру хоть среди ночи с любым делом или просто так. Только не во время работы. Сур – замечательный тренер и сам стреляет лучше всех. Проклятая астма! Сур был бы чемпионом Союза, если б не астма, я в этом убежден.
– Восьмерка на «четыре часа», – сказал Сур. – Дышите, Ильин, правильно.
Я спросил у Верки:
– Давно стреляют?
– Только начали, – прошептал Верка. – А Степка где?
– Помолчите, гвардейцы, – сказал Сурен Давидович. – Хорошо, Ильин! Бейте серию с минимальными интервалами!
Я сам видел, что тренировка началась недавно – мишени чистые. Значит, Сур освободится через час. Раньше не отстреляются.
– Не узнаю вас, Оглоблин. Внимательней, мушку заваливаете!
Невозможно было целый час ждать. Я подобрался к Суру и прошептал:
– Сурен Давидович, тревога, Степа в опасности…
Он внимательно покосился, кашлянул, встал:
– Стрелки, продолжайте серию! Валерий, корректируй…
Верка, счастливый, кинулся к трубе, а мы вышли в коридор. Мне казалось, что Сурен Давидович очень рассержен и я стал торопливо, путаясь, рассказывать: