— Я этого не заслужил, — говорил Тон-Тон, качая головой. — Я, гм, не сделал ничего плохого.
— Наверное, что-нибудь всё-таки сделал. А он тебе все мозги отшиб, вот ты и забыл, — предположил Луна.
— Нет, гм, я ничего не делал.
Матт будто воочию видел, как у парня в мозгах медленно поворачиваются шестеренки. Всё, что говорит Хорхе, хорошо. Тон-Тон делает всё так, как говорит Хорхе. Значит, Тон-Тон хороший. Тогда почему же Хорхе отшиб ему, Тон-Тону, мозги?
— Хорхе — ун локо де ремате, полный придурок, — сказал Луна.
— Нет, — упорствовал Тон-Тон. — Он не такой.
Догадаться, к какому выводу придет в конце концов парень, было невозможно, так что Матт не стал даже и пытаться.
— Как там, у них в корпусе? — вместо этого спросил он.
Глаза Тон-Тона вспыхнули.
— Вы, гм, не поверите! Они едят жареное мясо, и, гм, свиные отбивные, и бисквитный торт!
— Что такое бисквитный торт? — спросил Луна.
— Это такой пирог, а на нём мороженое! И не тает!
— Я однажды ел мороженое, — мечтательно произнес Луна. — Мне мама дала.
— А еще Хранители пьют настоящее молоко, а не перемолотый планктон, и едят шоколад в золотых обертках. — Однажды Тон-Тон стащил шоколадку. С тех пор воспоминания о ней постоянно витали у него в голове.
— А тебе не завидно, что у Хранителей все это есть, а у нас нету? — спросил Матт самым невинным голосом.
Тон-Тон и Луна налетели на него, как обиженные вороны.
— Они это заслужили! — заявил Луна. — Они свое отработали. А когда и мы свое отработаем, у нас тоже будут такие лакомства.
— Да, — подтвердил Тон-Тон, но в голове у него явно засела какая-то мысль.
— Ладно, ладно. Я просто спросил, — сказал Матт и, собравшись с силами, потянулся за водой. В тот же миг тело его пронзила такая боль, что он вскрикнул и, обливаясь холодным потом, рухнул на кровать.
— Худо, а? — Луна вложил стакан Матту в пальцы. — Хочешь лауданума?
— Нет! — На протяжении многих лет Матт наблюдал, как Фелисия медленно, но верно превращается в зомби. Ему не хотелось следовать ее путем.
— Как хочешь. Мне лично нравится.
— Зачем он тебе? Тебе что, больно? — спросил Матт.
Луна хихикнул, как будто Матт сморозил несусветную глупость.
— Понимаешь, это как путешествие. Билет из этого места.
— Ты всего лишь стажер, — презрительно бросил Тон-Тон. — Тебе не положено, гм, путешествовать, пока не переселишься в их корпус.
— Кто сказал? — Луна взял пузырек с лауданумом и взболтал. — Они что, сосчитают в нём все капли? Это моя награда за то, что я как проклятый вкалываю в лазарете.
— Погодите-ка, — сказал Матт. — Вы что, хотите сказать, что Хранители принимают эту дрянь?!
— Конечно, — ответил Тон-Тон. — Они это заслужили.
Матт лихорадочно соображал.
— Сколько человек принимает? И как часто?
— Все, гм, каждую ночь.
Матт повеселел. Значит, каждую ночь все как один Хранители превращаются в безмозглых зомби. Следовательно, фабрика остается без охраны. И электростанция, откуда по забору идет ток, тоже. Перед мысленным взором Матта вспыхнул и замигал яркий сигнал: «СВОБОДА!»
— Вы знаете, где находится Сан-Луис? — спросил он.
Оказалось, оба знают. Тон-Тон там вырос. В своей обычной медлительной манере, заикаясь и запинаясь, он описал беленые дома и черепичные крыши, стены, увитые плющом, шумные рынки и красивые сады. Он с таким восторгом говорил об этом месте, что Матт не понимал, почему Тон-Тон не хочет туда вернуться. Неужели его больше привлекает жизнь в изолированном корпусе с пузырьком лауданума вместо компании?! Безумие какое-то…
— По-моему, Сан-Луис — классное место, — сказал Матт.
— Гм, да, — отозвался Тон-Тон, как будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову.
У Матта язык чесался сказать ему, чтобы он наплевал на Пять Правил Добропорядочного Гражданина и Четыре Принципа Правильного Мышления, перемахнул через забор и удрал в Сан-Луис. Но это было бы глупо. Тон-Тон шел к умственному заключению с тем же медлительным упорством, с каким его комбайн катил вдоль чанов с креветками. Ничто не могло ускорить его мыслительный процесс. Но ничто и не могло заставить его свернуть с нужного пути.
Матт доковылял до ванной, глянул в зеркало и ужаснулся. У всех мальчишек были прыщи. Матт знал, что у него они тоже есть, но впервые оценил всю тяжесть своего положения — в общей спальне не было зеркал. Он походил на пиццу с начинкой! Он долго отскребал лицо серым водорослевым мылом, но добился только того, что кожа стала красной, как у вареного лангуста.
Увидев вернувшегося Матта, Тон-Тон и Луна прыснули.
— Знаешь, они не отмываются, — сказал Луна.
— Я похож на планктонбургер, — печально вздохнул Матт.
— Ха! Ты похож на планктонбургер, который, гм, отрыгнула чайка и который после этого, гм, несколько дней пролежал на солнце, — уточнил Тон-Тон во внезапном приливе поэтического настроения.
— Картина ясна! — Морщась от боли, Матт забрался в постель и лег на бок, оберегая раны на спине.
— У нас у всех прыщи, — сказал Луна. — Это отличительный знак тех, кто работает с планктоном.
«Великолепно», — подумал Матт. Он вспомнил, что лица Хранителей покрыты лишь мелкими шрамиками, а отнюдь не гнойными вулканами, которые украшали кожу мальчишек. Наверное, всё дело в пище. Выходит, свиные отбивные, бисквитные торты и шоколад всё-таки гораздо полезнее для кожи, чем здоровый, питательный планктон…
На следующий день Хорхе выгнал Матта и Тон-Тона на работу. Тон-Тону не помешало бы провести в лазарете еще денек-другой, но он беспрекословно подчинился. А Матт был только рад вернуться в общий барак. Ему не терпелось приступить к разработке плана побега. Раньше это казалось невозможным. Но теперь он знал, что Сан-Луис лежит всего в нескольких милях к северу, за невысокой грядой холмов.
Как сказал однажды Тэм Лин, у тюремщика в голове сотни разных мыслей, у заключенного же только одна — побег. И это сосредоточенное внимание прожигает стальные стены, будто лазерная пушка. Матт пришел к выводу, что Тэм Лин (учитывая его прошлое) немало знает о побегах из тюрем.
От Матта требовалось только одно: выключить электрический ток, идущий по ограде, и перелезть. Однако это казалось легким только на первый взгляд. С наступлением темноты электростанция запиралась. Каждый вечер в десять часов и наутро в пять Хранители пересчитывали мальчиков. Значит, в его распоряжении остается только семь часов, и за это время надо пройти пять миль до забора (надеясь, что в его отсутствие кто-нибудь не включит ток снова), а потом еще двадцать миль до Сан-Луиса, и всё это в кромешной темноте. Если земля покрыта кактусами, прогулка займет намного больше времени.
Что сделают Хранители, когда обнаружат пропажу троих мальчишек (потому что Матт собирался взять с собой Чачо и Фиделито)? Полетит ли Хорхе искать их на гравилёте? Наверное, Фиделито придется оставить. Малышу не пройти двадцать пять миль. Но как его бросить?!
«Иногда дружба причиняет боль», — осознал Матт. Уже много лет он мечтал завести друзей, а теперь, когда друзья наконец появились, понял, что вместе с ними приходят и мучительные узы. Хорошо, допустим, он возьмет с собой Фиделито, но тогда им потребуется еще больше времени…
Если перегрузить паровой котел около корпуса Хранителей, он взорвется, и тогда… Но допустимо ли разнести в клочья двадцать человек? Эль Патрон не раздумывал бы ни секунды. Тэм Лин пытался взорвать английского премьер-министра, но вместо этого убил двадцать детей.
«Убивать нехорошо, брат мой Волк», — послышался в голове у Матта тихий голос. Матт вздохнул. Это, наверное, и есть то, что Мария называет совестью. Она причиняет боли еще больше, чем дружба.