— Чачо! — крикнул он. — Ползи на мой голос, и доберешься до края. Здесь есть вода. — Чачо не отвечал. — Я буду всё время говорить, чтобы ты знал, куда идти. — И Матт принялся рассказывать о своем детстве, опуская только те места, которые было слишком трудно объяснить. Он рассказал о квартире Селии, о прогулках по горам с Тэмом Лином. Описал бараки идиойдов и опиумные поля вокруг них. Матт не знал, слышит ли его Чачо. Может быть, он лежит без сознания. Или летучие мыши в самом деле выпили у него всю кровь…
Только к середине ночи Матт выкарабкался на край впадины и без сил рухнул на мокрую землю. Шевелиться не было сил. Вся энергия, толкавшая его к свободе, испарилась. Он лежал на боку, наполовину погрузив лицо в жидкую грязь. Он не смог бы подняться, даже если бы пришел Хорхе с целым войском Хранителей.
Матт то погружался в забытье, то снова приходил в себя. Очнувшись, он услышал из впадины какой-то шум. Прислушался, недоумевая, какое животное может издавать такие звуки, и тут до него дошло: это храпит Чачо. Его друг попросту уснул. Пусть он еще в яме, зато он жив. Летучие мыши всё-таки не выпили у него кровь!
34
Креветочный комбайн
Когда Матт поднялся на ноги — чтобы сберечь жалкие крохи тепла, еще оставшиеся в теле, он всю ночь пролежал свернувшись клубочком, — небо было темно-синим, а грязь подернулась тонкой пеленой инея. Студеный ветер покрыл рябью мелкие лужицы, разбросанные по пустыне. На востоке пламенела желто-розовая заря.
Еще никогда в жизни Матту не было так холодно. Зубы выбивали отчаянную дробь, тело словно превратилось в один большой сгусток гусиной кожи. В разгорающемся свете он разглядел, что, путешествуя по костяной яме, изорвал в клочья одежду. Руки и ноги были поцарапаны. В ходе отчаянной битвы за жизнь он не замечал мелких порезов, но теперь всё тело мучительно ныло.
— Чачо! — позвал он, глядя на расстилающееся внизу море костей, сероватое в предутреннем свете. — Чачо! — Порыв ледяного ветра унес голос Матта прочь. — Я на берегу. Я выбрался! И ты выберешься. Иди на мой голос.
Ответа не было.
— Ты немножко спустишься, но в конце концов всё равно доберешься до края. И тогда я тебе помогу, — кричал Матт.
Никакого ответа! Матт расхаживал вдоль края ямы. Он имел примерное представление о том, где находится Чачо, но не видел его.
— Здесь есть вода — осталась после грозы. Я не могу принести ее тебе, но ты сам до нее доберешься. И тебе станет легче. Пожалуйста, Чачо! Не сдавайся!
Но мальчик не отвечал. Матт нашел впадинку с дождевой водой и пил, пока не свело зубы. Вода была ледяной. Вернувшись к яме, он звал, молил, даже ругал Чачо, лишь бы добиться ответа. Безуспешно!
Когда над горизонтом взошло солнце и его лучи залили бледно-оранжевым светом окрестные холмы и кустарники, Матт свернулся калачиком под большим камнем и заплакал. Он не мог придумать, что еще предпринять. Чачо там, внизу, но его не найти. Даже если удастся найти, к нему не спустишься. В пустыне нет растений, из которых можно свить достаточно длинную и прочную веревку…
Матт плакал до изнеможения — то есть недолго, потому что сил у него осталось совсем ничего. Солнечные лучи немного согрели воздух, но, едва Матт поднялся на ноги, ветер тут же унес тепло прочь.
Что делать?! Куда идти?! Не ждать же здесь, пока Хорхе приедет посмотреть, как идут дела. Но нельзя и бросить Чачо. Он снова поплелся к яме и уселся на краю. Говорил и говорил, то призывая Чачо идти на голос, то просто вспоминая свое детство.
Он рассказывал об Эль Патроне и его фантастических днях рождения. О Марии и Моховичке. Он говорил, пока в горле не пересохло, но и тогда не замолчал, потому что это была единственная ниточка, связывавшая его с другом. Если Чачо слышит, ему будет не так одиноко, и, может быть, он останется жив.
Солнце поднялось уже достаточно высоко и наконец заглянуло в яму. Невдалеке Матт увидел коричневое пятнышко. Это была рабочая униформа, которую носили все мальчишки на фабрике.
— Я тебя вижу, Чачо, — заорал Матт. — Ты недалеко от края. Попробуй, ты выберешься.
Издалека послышался металлический лязг. Это не могло быть тележкой Хорхе, но, быть может, сегодня Хранитель взял что-нибудь помассивнее. Матт прикрыл глаза от солнца. Хотел было убежать, спрятаться, но с ужасом понял, что оставил на мягкой после дождя глинистой земле множество следов. До прибытия машины их не сотрешь!
Он в отчаянии ждал Хранителей, но вместо них с радостным изумлением увидел креветочный комбайн Тон-Тона. Он тащился по пустыне, постанывая и содрогаясь от носа до кормы. На капоте сидел Фиделито. Заметив Матта, он соскочил и со всех ног бросился к нему.
— Матт! Матт! — вопил малыш на бегу. — Ты выбрался! Где Чачо?! — Он кинулся Матту на шею, чуть не сбив того с ног. — Как я рад! Ты жив! Я так волновался! — Матт придерживал его за рукав, чтобы малыш ненароком не свалился в яму.
Креветочный комбайн остановился.
— Я, гм, подумал, может, тебе нужно помочь, — пропыхтел Тон-Тон.
Матт расхохотался. Смех получился несколько истеричным.
— Нужно помочь? — выдавил он. — Можно сказать и так.
— Я и сказал, — озадаченно проговорил Тон-Тон.
Матт задрожал всем телом, смех перешел в бурные рыдания.
— Не плачь! — вскричал Фиделито.
— Чачо, — всхлипывал Матт, — он среди костей. Он не говорит. Наверное, мертвый!
— Где? — спросил Тон-Тон. Матт, не выпуская руки Фиделито — он ужасно боялся, что малыш нечаянно упадет в яму, — показал на пятнышко коричневой униформы.
Тон-Тон подвел комбайн к самому краю и, нажав какие-то рычаги, потянулся к костям механической рукой, которой обычно опрокидывал в контейнер чаны с подросшими креветками. На конце руки был большой крюк. Медленно и методично Тон-Тон принялся расчищать слой за слоем, пока на свет не показалось лицо Чачо. Глаза мальчика были закрыты. Тон-Тон отодвинул еще несколько костей, и Матт увидел, что одежда Чачо порвана и окровавлена, но друг явно дышит.
— Было бы лучше, если бы он, гм, помог, — сказал Тон-Тон. Он управлял машиной бережно, как хирург на операции.
— Может, я вскарабкаюсь по руке и обвяжу его веревкой? — Матт перестал плакать, но всё еще дрожал.
— Гм, — буркнул Тон-Тон. — От тебя помощи будет как, гм, от пьяного канюка,[59] который пытается тащить, гм, дохлую корову. — Он продолжал работать так медленно и осторожно, что Матт едва не закричал от нетерпения. Но в этом определенно был смысл. При малейшем неверном движении кости могли обрушиться и завалить Чачо.
Наконец Тон-Тон сомкнул челюсти креветочного комбайна вокруг тела Чачо. Могучие створки были способны сокрушить камень, но Тон-Тон подхватил мальчика осторожно, как хрупкое яйцо. Комбайн попятился. Механическая рука развернулась и опустила Чачо на землю. Тон-Тон втянул руку и аккуратно уложил ее на крышу креветочного комбайна: методичный во всём, он не собирался оставлять дело незаконченным.
Матт упал на колени возле Чачо и нащупал пульс. Он был медленным, но ровным. Фиделито похлопал мальчика по лицу.
— Почему он не просыпается?
— Он, гм, в шоке, — ответил Тон-Тон, вылезая из машины. — Я такое уже видал. Люди могут выдержать столько страха, сколько могут, и ни на йоту, гм, больше. Потом они впадают, гм, вроде как в спячку. Подержите его, я волью в него воды.
Матт бережно приподнял Чачо, и Тон-Тон, разжав мальчику челюсти, влил ему в горло немного красной жидкости из пластиковой бутылки.
— Клубничная газировка, — пояснил он. — Хранители ее всё время пьют. В ней есть электролиты. Полезна при обезвоживании.
Матт подивился медицинским познаниям Тон-Тона. Этот малый сохраняет в памяти всё, что услышит…
Чачо закашлялся, облизал губы, глотнул. Его глаза распахнулись. Он схватил бутылку и принялся жадно пить.