Вы ничего не поняли и, возможно, даже ужаснулись. Не сошел ли Колин Вуд с ума? Спешу вас обрадовать, подобных наркотических снов в моем рассказе больше не будет. С тех пор я боялся причинять вред дому, так как понимал, что он может меня свести с ума – легким щелчком. Он действительно был живым, вот что меня пугало больше всего.
Я очнулся и обнаружил, что стою, уткнувшись носом в картину Ван Гога «Пшеничное поле». Как странно. Либо здесь картины и двери меняются местами, либо дом играет с моим воображением. На удивление мне было совсем не страшно, происходящее воспринималось как сновидение, в котором невозможно причинить себе вред. Поэтому я спокойно развернулся, открыл первую дверь и вошел в комнату. На письменном столе меня ждала зеленая тетрадка в клетку. Что-то подобное всем школьникам выдают на первых занятиях по письму. Я подошел к столу, взял в руки тетрадь. Маленькие буковки запрыгали на языке.
Дневник Джона Форда.
Запись первая.
Уже четыре дня я чувствую необычное головокружение. Никогда подобного не испытывал. Я вижу во снах отца. Он говорит, что разочарован во мне.
Запись вторая.
Головокружение не отступает, все стало гораздо хуже. Теперь я вижу не только отца, но и мать, постепенно собирая пазл своего забытого детства. Дом слез – это музей воспоминаний. Бесконечное количество дверей и коридор, которому нет конца.
Запись третья.
Я набрал достаточно информации о монстрах Виктора Бормана за два месяца пребывания в этом проклятом месте. Оказывается, нас разводят в мире людей, как маленькую тлю, чтобы потом выдавить все соки. В доме слез мы перестаем быть людьми, превращаемся в газированные напитки, шипящие и брызгающие слезами во все стороны, стоит нас только открыть. Стоит нас только встряхнуть.
Запись четвертая.
Прошло полгода, за это время я вспомнил все. Если мне удастся каким-нибудь фантастичным способом выбраться отсюда, первым делом я найду и убью отца.
Запись пятая.
Каждый раз, когда я обращаюсь к воспоминаниям, внутри меня все рвется. Тело сковывает паралич, из глаз струятся слезы. Мне невыносимо больно от осознания того, что в мире людей я был никому не нужен. Это сводит с ума.
Запись шестая.
Я долго гнал от себя эту мысль, но больше не могу. Мне кажется, я превращаюсь в монстра. Каждый раз, когда я теряю слезы, внутри меня происходят превращения. Сегодня я взглянул на картину под названием «Сын человеческий» и увидел в ней собственное отражение. Моя кожа стала мертвенно-бледной, гладкой, как глянцевые стены в этом доме.
Запись седьмая.
Прошел год. Я слышал, что на сто двадцать шестой этаж прибыл новичок по имени Дэнни. Дом его выпил за неделю. Дэнни больше нет, теперь он один из них.
Запись восьмая.
Не могу думать. Трудно писать.
Запись девятая.
Один. В пустоте.
Запись десятая.
Джон хочет есть.
Запись последняя.
Есть.
Бедный Джон. Прошло больше года, прежде чем он сошел с ума, хотя некоторым было достаточно и недели. «Нас разводят, как тлю». Что это могло бы значить? Дом слёз – это фабрика по производству монстров? Странное ощущение после дневника…
«Почему мне не страшно? – смутился я. – Я не хочу бежать и искать выход. Здесь нет выхода».
Я поднес дневник Джона к глазам. Обыкновенная бумага, ничего необычного. Кроме нескольких свежих разводов – вода? Или, возможно, слезы. Я дотронулся до одного пятна. У меня вновь закружилась голова. Стол с тетрадями рассыпался, превратился в пыль, комната поплыла перед глазами. Я зажмурился, сжал кулаки. Мое тело снова падает в темноту, его уносит время и пространство обратно в человеческий мир.
Через несколько секунд ноги коснулись твердой земли. Я открыл глаза и обнаружил себя… В учительской?.. Рядом Джон, его родители и завуч Шерли Гарлон. Они бурно что-то обсуждают. Ш-ш-шерли – так мы с одноклассниками протягивали ее имя, пытаясь придать ему форму огромного танкера, терпящего крушение в «тихом» океане нашей учебной деятельности. Если выразиться совсем просто, приход Шерли Гарлон в наш класс знаменовал конец света. Каждое ее появление я удачно пропускал, ссылаясь на то, что моя мама забыла выключить утюг и мне нужно как можно скорее вернуться домой.