«Здесь какая-то ошибка».
— Это ненормально.
Первым, кто сказал об этом вслух, был Луис. Генри держался правой рукой за левое запястье, притворяясь, будто все в порядке, но Тоби видел, скольких усилий ему это стоило. Пальцы левой руки дрожали и сжимались, словно Генри пытался удержать задыхающуюся скользкую рыбу.
— Ты как, Генри? — спросил Уилл. — Может, тебе к Хозяйке смотаться?
— Все в порядке, — натянуто улыбнулся Генри. — Ерунда. Иногда бывает.
— Ну лады, — спокойно пожал плечами Уилл и стал дальше смотреть старый научно-фантастический фильм по телевизору.
Луис покосился на Тоби. Оба видели то, чего не видел Уилл, — ужас в глазах Генри. Дикий страх. Что бы ни рождало судороги, нормальным это не было.
Медсестры тоже не сводили с Генри глаз. Их бесстрастные взгляды повсюду следовали за ним и постоянно оценивали.
На третий день Генри сломался. Ни с того ни с сего. Было время ужина. Генри сидел за столом с ребятами из своей спальни и пытался есть суп. Сидевший рядом с ним мальчик пришел на помощь. Смотрели на них все. Потому что не смотреть было невозможно. Тоби, например, и не думал пялиться на Генри, но что-то в том, как другой человек медленно разваливается на куски, некой жуткой силой вынуждает смотреть. Особенно — когда это впервые.
Стол Джейка стоял как раз между столами Тоби и Генри. И Джейк тоже смотрел.
— Эй, Генри! — позвал он. — Неужто превращаешься в пускающего слюни имбецила? — Он сунул язык под нижнюю губу и заворчал, размахивая руками.
Все засмеялись. Тоби улыбнулся. Впервые они отвернулись от кого-то вместе, как одна команда. Мальчик, который помогал Генри есть суп, опустил ложку. Никто бы не пошел против Джейка.
Несколько секунд Генри молча смотрел на Джейка. В глазах Джейка горело злобное веселье, а глаза Генри казались черными безднами, глядящими на мир с убийственным, калечащим душу страхом, которого никто не понимал. Генри как будто находился в своем собственном пузыре, а все остальные — снаружи. Но, когда он вдруг расплакался, все встало на свои места.
— Я хочу к маме. Домой хочу.
Еле слышный всхлип оставил рану в сердце каждого. Кто-то робко хихикнул, а потом воцарилась тишина. Задвигались по полу стулья. К горлу Тоби подкатила тошнота.
— Я не хочу здесь быть. Не хочу здесь умирать. — Не вставая со стула, Генри развернулся к медсестрам. Говорил он тихо, но в тишине четко слышалось каждое слово: — Я не хочу умирать. Я хочу домой. К маме.
С совершенно пустыми, безразличными лицами медсестры молча смотрели на него, и почему-то это было страшнее, чем неожиданный срыв Генри.
После этого никто почти не ел. Генри заозирался в поисках поддержки, но все уставились в тарелки, которые больше не вызывали аппетита. Только Тоби украдкой взглянул на Генри и увидел в потном лице то, чего не ожидал. Генри знал, что все испоганил. Знал, что из-за его срыва что-то изменилось. Он заставил всех увидеть то, чего никто видеть не хотел. И никто ему этого не простит.
Позже Тоби не раз обдумывал, как Генри в один момент стал изгоем, и как всем им хотелось тогда избить его, только бы он замолчал. И со всей очевидностью Тоби понимал, что из-за Генри изменился весь дом. Генри вслух сказал о том, что чувствовали все. Хотел поделиться с другими своим страхом, в то время как другие пытались хоть как-то справиться с собственными. Тогда-то спальни и обособились, защищая своих. Имя Генри оказалось первым, которое никто больше не упоминал.
После ужина народ, перешептываясь, разбежался по спальням. Генри пытался перехватить детей помладше, которые проносились мимо. Объяснить им, что судороги — ерунда, что он просто расстроен, а вовсе не болен. Но ему даже в глаза посмотреть боялись. Вырывали руки из его пальцев и отталкивали, чтобы поскорее убежать.
Какое-то время Генри вел себя тихо, но не прошло и часа, как все услышали, что он снова плачет. Сначала он просто звал маму, а потом пытался до нее докричаться. Снова и снова, пока не охрип. Тоби думал, не поднялась ли у Генри температура.
— Заткнулся бы уже, что ли. — У Луиса было такое напряженное лицо, будто все мимические мышцы втянуло в череп. — Почему он не затыкается?
Уилл тихонько напевал себе под нос. Тоби ушел и впервые долго-долго валялся в ванне, слушая, как текущая вода заглушает звуки, от которых скручивает в узел живот. И этот узел остался навсегда. В тот вечер родился сгусток страха. Наверное, медсестры в конце концов накачали Генри успокоительным, потому что, когда Тоби вышел из ванной и вернулся в четвертую спальню, в доме было тихо.
Наутро Генри никто не видел. Как и его следов. Ни одежды, ни зубной щетки, ни дурацкой футболки, которую он не снимал. Словно его никогда и не было. Хозяйка сказала только, что Генри забрали в лазарет. Короткая, резкая фраза, пресекшая все вопросы. По комнатам пронесся приглушенный шепот, но больше никто и никогда не упоминал о Генри вслух. Потому что для всех так было проще. Можно притвориться, будто ничего не произошло.
Но проще было для всех, кроме Тоби. В ту ночь, когда забрали Генри, Тоби впервые не выпил «витамины». Причем даже не знал почему. В горле пересохло, и что-то мешало свободно дышать. Тоби хотелось отвергнуть хоть что-нибудь, что касалось дома, и в тот день он нашел только такой вариант. Маленький, незаметный протест. Но Тоби обрел больше, чем рассчитывал.
Тогда он впервые услышал, как пыхтит сердце лифта и повизгивают колеса кровати. И потом не раз слышал снова. Хотя обитатели дома со всем энтузиазмом выбросили из памяти воспоминания о Генри, он их многому научил. Например, что нет смысла плакать и звать на помощь. Но самое главное: когда придет твоя очередь, ты останешься один. Еще один урок они получили, когда заболел второй мальчик. Выхода нет. И нет однозначных симптомов.
А если хорошенько об этом подумать, то начнешь бояться и собственной тени.
Глава 12
— Даже не помню, когда еще было так холодно. — Элеонора прижимается носом к окну в комнате отдыха. Снаружи льет как из ведра. Судя по тому, как бьет по земле, дождь с градом.
Сегодня день стирки, поэтому все послушно сменили постельное белье. Верхними простынями застлали матрасы, а нижние с наволочками сложили в специальные мешки. Остается как-то убить день. У батареи в потрепанном кресле читает свою книгу Уилл, а Луис учит нас с Кларой играть в шахматы. Мы только начали, а мне уже неимоверно скучно. Не могу сидеть напротив Клары и думать о чем-то еще, кроме нее. Жалкое я, должно быть, зрелище. Похоже, влюбился.
— А вы помните? — Элеонора оглядывается на нас, и все мы качаем головами.
Погода и правда странная, но ведь я никогда раньше не бывал так далеко на севере, так что хрен его знает, что здесь считается нормальным.
— Черт возьми, тут одно старье! — Том перебирает пластинки в поисках чего-нибудь знакомого.
Так и подмывает сказать, что в местной коллекции есть неплохие вещи, но я все-таки молчу. Танцы в темноте — секрет, который поначалу был только Клариным, а теперь стал нашим общим. Мы танцевали здесь прошлой ночью. Когда она заставила меня закрыть глаза и просто слушать музыку, я даже идиотом себя не почувствовал. Скорее всего именно так я и выглядел — как стопроцентный идиот, но ничего подобного не чувствовал. Да и кому какая разница? Как ты себя чувствуешь — гораздо важнее, чем как ты выглядишь. Слова Клары. Хотя ей легко говорить. Она-то выглядела потрясающе.