— С чего ты вдруг экспертом стал? — ляпаю я, не успев подумать.
Джорджи наш. Наш с Кларой. Мы его вылечим и отпустим на свободу. На глаза Клары наворачиваются слезы. У меня горит лицо.
— У меня дядя в животных шарил. Любил поохотиться, — отвечает Джейк, даже не глядя на меня, как будто я ноль без палочки. — Значит, он твой, Клара? Ты его здесь спрятала?
Она пытается улыбнуться:
— Да. Хотелось иметь хоть что-то, что принадлежит только мне.
Джейк медленно кивает, словно обдумывает какую-то мысль. Никогда не видел его таким спокойным.
— Если это твой секрет, — тихо говорит он, — то откуда в коробке его толстовка?
Лихорадочно придумывая ответ, Клара открывает рот, а я смотрю на свою толстовку на дне «гнезда» Джорджи, покрытую птичьим пометом и перьями. Вот и все. Мы сорвались с каната и падаем на землю. Но хуже всего — лицо Джейка. Смущенное. Обиженное. По глазам видно, что он вспоминает, как крутился вокруг Клары, стараясь привлечь ее внимание. Как она смеялась над его дурацкими шутками и все это время делила тайну о Джорджи со мной. О ночах Джейк ничего не знает, но того, что ему сегодня открылось, достаточно. В его глазах стоит боль, на которую я не могу смотреть. Клара ему нравилась. По-настоящему нравилась.
— Понимаешь…
— Я все понимаю, — перебивает меня Джейк. Он до сих пор ласково гладит птицу по голове. Джорджи льнет к его руке, будто чувствует, сколько заботы в этом прикосновении. Мир встал с ног на голову. — Не дурак.
— Послушай, Джейк, ты мне нравишься, но… — Клара протягивает к нему руку, и мне хочется сказать ей, чтобы остановилась, иначе будет только хуже.
Джейка сжигает злость. По нашей милости он чувствует себя конченым идиотом, и этого не исправишь словами, в которых звучит одна лишь жалость. Хочется сквозь землю провалиться. Или убежать в пещеру. Быть где угодно, только бы не здесь.
— Ой, блин, заткнись, — устало говорит Джейк, и это пугает меня больше, чем если бы он орал. — А теперь валите оба и ждите за дверью. Смотреть на это вам точно не захочется.
— Что ты задумал, Джейк? — Глаза щиплет от слез. И голос у меня — как у скулящего ребенка, младше Уилла. Ничего не могу с собой поделать. — Не вымещай злость на Джорджи. Ударь меня или еще что-нибудь.
Джейк резко разворачивается и рычит:
— По-твоему, я стану вымещать злость на больной птице? Да кем, черт возьми, ты меня считаешь? И кем, мать твою, ты себя возомнил? Ты ни хрена обо мне не знаешь. — Он все еще с невероятной осторожностью держит Джорджи, но слова вылетают изо рта, как осколки стекла. — Я сделаю то, что должен был сделать ты. Избавлю его от страданий. А теперь пошли на хрен. Оба.
Его трясет. Злость, стыд и унижение смешались и породили кошмарную ярость. Клара плачет и гладит Джорджи, но тот даже не поднимает головы. Джейк прав. Мы себя обманывали. Джорджи не поправится.
— Идем, — тихо говорю я и, взяв за руку, помогаю Кларе подняться.
Джейк на нас не смотрит. В голове бардак, в ушах гудит. Я с трудом сглатываю ком в горле. Выходя из комнаты, мы не оглядываемся, но, как только оказываемся за дверью, Клара, рыдая, падает мне на грудь. Я ничего не говорю, только крепко обнимаю ее, а она — меня. Мы цепляемся друг за друга, словно нам больше некуда податься. Может быть, так оно и есть.
Понятия не имею, сколько проходит времени к тому моменту, как Джейк открывает дверь и выходит в коридор. Наверное, максимум минута, но кажется, что больше. Я думаю о том, как быстро билось сердце Джорджи под моими пальцами. И как сильно Кларе хотелось выпустить его на свободу.
Забирая у Джейка коробку, я вижу, что Джорджи больше нет. В «гнезде» мертвое, неподвижное тело птицы с головой, повернутой под странным углом.
— Похороните, если хотите, — говорит Джейк и спускается по лестнице.
Я смотрю, как он уходит. Клара все еще плачет, но меня внезапно начинает больше беспокоить Джейк. Ничего еще не кончено.
— Мы играем, или как? — На первом лестничном пролете нас встречает Уилл. — Что происходит? И куда Джейка понесло? — Он замечает раскрасневшееся лицо Клары и озадаченно добавляет: — А Клара-то чего плачет?
— Заткнись, Уилл, — угрюмо цежу я, проталкиваясь мимо. — Потом поговорим.
Наверняка Элеонора ему расскажет. Еще до ужина все обо всем узнают.
Дождь ледяной. Ветра нет, поэтому потоки жутко холодной воды льются прямо на нас, пока мы голыми руками выкапываем в мокрой земле ямку. Волосы Клары намокли и выпрямились. Под ногти забивается грязь. Мы оба дрожим, но я не чувствую холода. Знаю, что промок до нитки и не на шутку замерз, но почему-то меня это как будто не касается.
Беру Джорджи из коробки и осторожно укладываю на сырую землю. Он все еще завернут в мою толстовку. Глупо, конечно, но мне не хочется, чтобы ему было холодно, хотя тепла в маленьком тельце уже не осталось. Джорджи ел червей, а теперь черви будут есть его. Эта мысль пришла сама по себе, и я незаметно вздрагиваю.
— Прощай, Джорджи, — еле слышно в шуме дождя говорит Клара. Вода стекает по ее лицу и капает с носа. Не знаю, плачет ли она. — Мне очень жаль, что ты так и не улетел.
Очень бережно мы закапываем ямку, словно Джорджи еще что-то чувствует. По веткам деревьев потоки дождя выбивают жуткий похоронный ритм. Если бы не ливень, вокруг царила бы пугающая тишина.
Внезапно я вспоминаю об Эллори и Генри. И обо всех остальных. Они тоже лежат где-то совсем одни в сырой холодной земле. Хотя, может быть, нас кремируют. Не знаю, что лучше и что бы я предпочел для себя. А потом вспоминаю, что теперь все они превратились в ничто и ничего уже не чувствуют. Сгусток в животе разгорается так жарко, как еще ни разу с первого поцелуя Клары.
— Напитай деревья силой, дружочек, — продолжает она, — и долети до самого солнца.
Я смотрю на нее. От холода губы побледнели, и на белой коже ярче проступили веснушки. Слова, которые она только что сказала, прозвучали красиво и почему-то успокаивающе. Как спасательная лодка в океане смертельного ужаса. Сердце сжимается, а в животе, наоборот, рассасывается сгусток. Здесь и сейчас я понимаю, что люблю Клару. И эта любовь живет глубоко внутри меня.
Переодеться мы не успеваем. Звенит звонок, и на ужин приходится идти мокрыми и грязными. Наш вид сразу выдает, что мы будто существуем отдельно от остальных. Когда я кладу на тарелку горох и кусок запеканки с мясом, медсестры и бровью не ведут. Неудивительно. Какой смысл говорить нам переодеться в сухое и отогреться? Кому какая разница, подхватят дефективные грипп или нет?
По глазам вокруг видно, что народ уже слышал историю про птицу. И все же я не оглядываюсь на Клару, пока мы с ней идем к разным столам. На стол Джейка я тоже не кошусь, хотя слышу оттуда приглушенный смех. Смотрю строго вперед, и все.
— Так это… — начинает Уилл, явно пытаясь понять, что к чему. — Когда вы птицу-то нашли?
— Ее нашла Клара. — Я запихиваю в рот вилку с едой и заставляю себя жевать. Есть совершенно не хочется, но еда горячая и согревает изнутри. — А потом рассказала мне. Ничего особенного.
— Когда? — Луису тоже любопытно.
Я знаю, что они делают. Пытаются сопоставить дни, чтобы понять, когда все это могло произойти.
— Точно не помню. Может, как-то днем, когда я спал. — Кажется, неплохо для вранья. Луис с Уиллом давно уяснили: пока я сплю, лучше меня не доставать.
Оба кивают, но я сомневаюсь, что они купились на мою байку. Луис точно нет. Он слишком умен. У него мозги как компьютер.
— Почему ты? — угрюмо спрашивает Том, не поднимая от тарелки головы. А когда наконец смотрит на меня, не заметить неприязни мог бы только слепой. Наверное, он был наполовину готов к тому, что Клара выберет Джейка, и тут на сцене появился подвох в моем лице. — Странно как-то. Вы ведь даже не общаетесь.
— Иногда общаемся, — как ни в чем не бывало пожимаю плечами я. — Может, я просто вовремя подвернулся.
— По-моему, она по тебе сохнет, — ни с того ни с сего ляпает Уилл с озорной ухмылочкой. — А ты сохнешь по ней. Одного не пойму. Зачем от нас такое скрывать?