— Откуда это взялось? — спрашиваю я и наклоняюсь поцеловать синяк.
— Ерунда. Треснулась обо что-то.
На бледной коже синяк будто цветет черной розой.
— Сильно, наверное, треснулась, — улыбаюсь я. — Прекращай уже носиться по дому.
— Прости, папочка.
Я строю гримасу:
— Ну да, это совсем не стремно.
Думаю о маме и папе. Стоит ли им позвонить, когда мы сбежим? Перепугаются ли они? Может, я позвоню, когда мы окажемся в безопасном месте. Попозже. Почему-то родительский дом больше не кажется домом.
— Думаю, Уилл был бы не против того, как мы с ним поступили, — говорит Клара, пока мы лежим, смотрим в потолок и представляем себя на песке под усеянным звездами небом. — Мне и правда так кажется.
Я слушаю, но молчу. Пусть выговорится. Наверное, дело даже не в том, как отнесся бы к этому Уилл, а в том, сможем ли мы сами с этим жить. И все же я не хочу, чтобы Клара зацикливалась на таких мыслях. Хватит того, что я сам постоянно об этом думаю.
— Я бы хотела, чтобы кто-нибудь сделал то же самое для меня, — продолжает Клара тихим и серьезным голосом, — если бы этот кто-нибудь узнал, что за мной скоро придут из лазарета.
Я слегка завидую тому, как быстро она нашла себе утешение. Она словно огни в небе — яркая, поразительная и сиюминутная. А я как здоровенный груз — приземленный, темный и тяжелый.
— Теперь мы должны жить каждым мгновением, чтобы наш поступок не оказался напрасным. Так мы почтим память Уилла. Мы обязаны быть счастливыми.
— Я счастлив, — говорю я, и это правда. Пусть у меня полно секретов, но прямо сейчас я бешено счастлив. — Ты делаешь меня счастливым.
— Даже здесь? — спрашивает Клара.
— Конечно.
Она задумчиво накручивает локон на палец.
— Представить не могу, как это было бы — никогда тебя не знать. Не представляю, как жила бы старой жизнью и никогда бы с тобой не познакомилась.
— Я тоже.
И снова я не лгу. Время в доме творит забавные вещи. Кажется, будто я знаю Клару уже целую вечность, а все, что было до нее, просто сон.
— Такое ощущение, будто нас свела сама судьба, правда? — нежно говорит Клара. — Мы с тобой оба дефективные и все же встретились, словно так было суждено.
— Может быть.
— Никаких «может быть»! — Она игриво шлепает меня по макушке и вздыхает. — Благодаря тебе я перестала бояться.
От этих слов сердце кровью обливается. Не представляю, чтобы Клара чего-то боялась. Я снова ее целую, и она кажется невероятно теплой, мягкой и уязвимой. Больше всего на свете мне хочется заботиться о ней.
— Вместе навсегда? — спрашивает она.
— Вместе навсегда, — соглашаюсь я, но опять вспоминаю о бумажке в кармане, и что-то внутри меня обрывается. Чтобы скрыть это, я выдавливаю улыбку. — Я ведь женился на тебе, разве нет?
— И никогда меня не бросишь?
— И никогда тебя не брошу.
— Ну, мы хоть не станем старыми и страшными, — говорит Клара. — Ты не облысеешь и не растолстеешь, как мой папа. Мы никогда друг другу не наскучим, и наша любовь не угаснет.
— Ты ни при каких обстоятельствах не можешь стать страшной, — улыбаюсь я. — А наша любовь не может угаснуть. Это же судьба, помнишь?
Клара крепко обнимает меня за шею и выдыхает прямо в кожу:
— Дождаться не могу, когда мы отсюда сбежим!
Глава 21
На этот раз приезжает семь фургонов. Мы снова толчемся у окна и пытаемся рассмотреть, кого привезли в каждом из них. Меня настолько захватило волнение по поводу скорого побега, что я и не ждал приезда новичков. Но в доме царит свой собственный мир, и этот мир продолжает жить по своим правилам.
— Интересно, засунут ли к нам кого-нибудь, — говорит Том.
Судя по виду, его не очень радует мысль о появлении в нашей среде новенького, и я едва сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться. Помню, не так давно мы думали о нем точно так же.
— Может, девочек привезли, — как бы между прочим бросаю я.
Все еще надеюсь, что появится какая-нибудь девочка для него или для Джейка, и тот факт, что я украл у них из-под носа Клару, как-то сгладится. Хотя это, конечно, глупо. Нам с Кларой суждено быть вместе. Не представляю, чтобы кто-нибудь еще мог испытывать такие же чувства, какие испытываем мы. Но было бы неплохо, если бы появилась пара девчонок, с которыми Джейк и Том могли бы обжиматься по углам.
Честно говоря, всеобщего волнения я не разделяю. Слишком занят надеждами, что никто из новичков не испоганит наши с Кларой планы, и что все они будут регулярно принимать свои «витамины». Ожидание становится мучительным, а каждая проведенная в доме секунда падает на плечи тяжким грузом страха, что что-то может пойти не так.
Луис тоже у окна, но уже через минуту отходит и садится на кровати по-турецки. Перед ним самодельная обшарпанная шахматная доска. Передвигая черную фигуру из картона, гений что-то бормочет и ни с того ни с сего тихо смеется. Наблюдать за этим тревожно.
— Обязательно с самим собой говорить? — спрашивает Том. — Это охренительно стремно.
Луис смотрит на него широко распахнутыми от удивления глазами:
— Я не разговариваю с самим собой.
— Разговариваешь.
— Ничего подобного.
— Ну и с кем ты тогда общаешься?
Гений улыбается. Почти так же, как когда-то. Почти, но не совсем так.
— С Уиллом, разумеется. Я разговариваю с Уиллом.
Он возвращается к игре, а мы пялимся на него во все глаза. Спустя несколько долгих секунд Том нервно вздыхает и бормочет:
— Тут все поголовно спятили.
Больше никто ничего не говорит. У окна становится скучно, поэтому я отхожу и ложусь на кровать. А вдруг Луис специально так себя ведет, чтобы меня доконать? Чтобы я не забывал? Отчасти я даже надеюсь, что так оно и есть. Это куда более приятная альтернатива тому, что Луис, наш гений, потихоньку сходит с ума от горя. Что он может смириться с дефективностью и с жизнью в доме смерти, но не с потерей друга. Я могу жить с тем, что Луис меня ненавидит, но если я поделюсь с ним нашими планами, мне позарез нужно, чтобы он оставался в своем уме.
Время идет, и в какой-то момент мы слышим за дверью шаги, но никто из новичков не заходит в четвертую спальню. Кажется, мы все вздыхаем от облегчения. У нас и без свежей крови дерьма достаточно.
Во время полдника Джейк рисуется и громко разговаривает, перебивая взволнованные голоса. За столом седьмой спальни двое новеньких, и Джейку, естественно, приходится отстаивать свое место вожака. Я лишь раз взглянул на новичков и даже не спрашиваю, как их зовут. Воздух гудит от волнения. Еще бы! Столько новых лиц! Такое чувство, что начинаются новые времена, но уже без меня.
— И ни одной девчонки, блин, — ворчит Том, вгрызаясь в яблочный пирог с кремом.
За весь полдник Луис ни разу не поднял головы. Видимо, застрял, как и я, в старых временах.
Похоже, все новички приняли таблетки. В ночной тишине мы с Кларой, словно призраки, обходим спящий дом и заглядываем в спальни. Никто даже не шевелится. Может быть, после Уилла нам повысили дозу того, чем нас накачивают перед сном. В девятой спальне у одного из новичков все еще мокрое лицо, словно он плакал даже во сне. Не помню, плакал ли я в свое время. Уилл точно плакал. Может быть, еще Эшли. Сейчас уже трудно вспомнить те первые ночи. Здесь все становятся намного выносливее, чем раньше.
— Говорила же, это судьба, — шепчет Клара, когда мы, держась за руки, спускаемся в комнату отдыха. — По ночам не спим только мы.
— Не хочешь сходить в пещеру? — спрашиваю я.
Дикость, конечно, но перед побегом мне хочется попрощаться с нашим убежищем. В радости и печали это место принадлежит нам с Кларой.
— Хочу потанцевать, — отвечает она. — Давай останемся.
Сегодня не так чтобы очень холодно, но Клара полностью одета, поэтому ее ответ застает меня врасплох. На ней не ночнушка, а джинсы, носки и мешковатый свитер, хотя обычно она любит, чтобы ногам было свободно. Выбрав пластинку, она включает наушники.
— Ты надевай, — говорю я, — а я не буду. Хочу услышать, вдруг кто-то появится.