Но вместо того, чтобы устраивать свою жизнь, подруга с упорством пытается устроить мою. Ей не принять тот факт, что если не успел в молодом возрасте построить собственную ячейку общества, то в начале четвёртого десятка нечего и начинать. Конечно, в моей непутёвой жизни были и мужчины, и чувства, и отношения, и страсть. Даже продолжительно жила совместно с вполне взрослым мужчиной. Но итог вышел один: то я не готова, то молодые люди не считали важным сводить меня в ЗАГС …
… Дома никто не ждал кроме царственно восседающего на подоконнике растения в горшке. Васёна говорит, что это мандарин. Мне особой разницы нет, хоть лимон, хоть апельсин, хоть мандарин, который по факту был её подарком на один из моих дней рождений. Я подошла, подмигнула “дереву” и рухнула на диван, закинув руки за голову. Вот и прошли выходные, а ничего полезного не совершила. А если быть честной с самой собой, то и знакомство тоже не предвидела. Нет, не так. Не ожидала, что обращу на это внимание, хотя если не запомнила лица, то может быть и такая мимолетная встреча ничего не значит. К тридцати годам начинаешь на многие совершенно простые вещи смотреть исподтишка, с недоверием и ожиданием пакости судьбы.
– И что ты не звонишь? – спросила подруга, сурово глядя с экрана телефона. Современные технологии позволяют нам с ней общаться по “Вайберу” и других мессенджерах. – Как там твоё колесо?
– Ой, оно-то нормально.
– А что тогда нет?
– Меня на выставку пригласили.
– Какую выставку, Eрмила? Ты же в “Шиномонтаж” ездила.
– Это да. Просто там историк, который не историк, а лётчик. И у него выставка.
– Eр, давай по порядку? Ты вообще где?
– Дома.
– Так …
– Я приехала чинить колесо, а он там.
– Eра, кто он?
– Парень.
– Какой парень?
– Тот, в которого я в пятницу врезалась.
– Ты издеваешься?
– Нет, Вась, парень на мойке.
– Тот самый? – Подруга все-таки поняла, о чем пытаюсь так бессвязно сказать.
– Да. Я приехала, а он снова там.
– Так, что дальше?
– Ничего. У него какая-то выставка в нашем городе. Сейчас, подожди. – Я пошла искать визитку, обнаружила в кармане пальто. Читать?
– Давай.
– «Сергей Вадимович Цербер». Мобильный номер и пояснение – “Выставка летательных аппаратов”.
– И как?
– Что?
– Дурында, не что, а кто. Как тебе этот лётчик-историк?
– Не знаю. Я его не запомнила.
– Красота! Ты его видела час назад и уже не помнишь?
– Да!
– Замечательно. Больше ничего?
– Спросил, замужем ли я.
– А ты?
– Сказала правду.
– Правильно. Ох, хорошо, что не додумалась соврать.
– Иди к черту. – Тут я вспомнила, что на почве своих событий забыла поинтересоваться, что там у самой Васёны.
– Пишет?
– Eр, …
– Значит, пишет. И когда хочет увидеться?
– Сегодня.
– Вась, уже вечер “на носу”, какое встретиться? Ты не восемнадцатилетняя девица, чтобы к ночи куда-то бежать.
– Да, но … – Вот как может взрослая самостоятельная девушка, имеющая шестнадцатилетнюю дочь, так глупеть от появления мужчины? А виной всему желание заботы, любви и ласки.
– Васелина, дома Лизавета, а она точно спросит, куда ее мама собралась. И что? Очередную “сказку” на ночь?
– По “сказкам” – это ты у нас мастер.
– Не увиливай. Дорогая, давай-ка завтра после работы ты с ним спокойно встретишься. Завтра, но не сегодня.
– Хорошо. – Слишком легкое согласие Васёны наталкивает на негативные мысли.
– И не ври. Ты никуда сегодня не пойдёшь, договорились?
– Да. – Подруга тяжело вздохнула. Потом неожиданно бодро заявила. – А ты сходи тогда на выставку.
Замечательное предложение! Вот мне так заняться больше нечем, как после работы ходить ещё по выставкам. И ведь неспроста она так, ох неспроста.
– Нет, ты действительно сходи. Хочешь, я с тобой вместе схожу? Самолёты – это красиво.
Я задумалась. Автомобили, автобусы люблю, любуюсь ими, всегда мечтала открыть все категории водительских прав. Но это все-таки наземный транспорт. Самолеты – большие-большие птицы, парящие высоко-высоко в небе, белые независимые. Зато обратная сторона у таких странных как я (видимо из-за одиночества души) небесно-самолетная романтика заканчивается там, где начинаются статьи в сети о происшествиях. Эти ощущения свободы, легкости, пересекаются с осознанием того, что каждый раз может быть последним.