Тройняшки устроились на маленьком диванчике, на самом деле предназначенном только для двух человек. Девочки всхлипывали, вытирая слезы вуалями; их руки переплетались, и все вместе они напоминали огромного паука. Никто не осмеливался приблизиться к малышкам, так остро переживающим горе.
– Мне больно видеть всех в таком состоянии.
Я наконец высвободила свою руку из-под ее ладони:
– Обычно, когда кто-то умирает, люди чувствуют себя именно так. Нельзя изменить традиции только потому, что они тебе не нравятся.
– А может, стоит найти повод для радости? Что-то, что нужно отметить, а не держать в тайне? Хорошие новости всегда приносят радость, не так ли?
К нам подошел слуга и предложил вина. Я взяла бокал, а Морелла привычно мотнула головой. Она быстро вошла в роль первой леди Хаймура.
– Пожалуй, – процедила я. Послышался еще один раскат грома. – Но я, если честно, не вижу поводов для радости сегодня.
– А я вижу! – Морелла наклонилась и заговорщически прошептала: – Новая жизнь.
С этими словами она недвусмысленно положила руку на живот. Я сделала большой глоток вина и едва не поперхнулась от удивления.
– Ты в положении?
Морелла просияла.
– Папа знает?
– Еще нет. Я собиралась ему сказать, но меня прервали рыбаки – те, что сообщили об Эулалии.
– Он будет очень рад. Ты знаешь примерный срок?
– Думаю, около трех месяцев. – Морелла провела рукой по волосам. – Ты правда думаешь, что Ортан обрадуется? Я готова на что угодно, лишь бы он снова улыбнулся.
Я снова посмотрела на папу, окруженного друзьями. Он был так занят воспоминаниями об Эулалии, что почти не принимал участия в разговоре. Я кивнула:
– Уверена.
Морелла сделала глубокий вдох:
– Тогда не стоит утаивать такую благую весть, не правда ли?
Не дождавшись ответа, мачеха подошла к большому роялю в центре комнаты. Она взяла с крышки колокольчик и позвонила, и все разговоры мгновенно смолкли. Когда я поняла, что она собирается сделать, у меня пересохло в горле.
– Ортан! – позвала Морелла, отвлекая его от размышлений.
Ее голос был таким же высоким и тонким, как звон колокольчика.
Колокольчик моей мамы. Мы с Камиллой нашли его много лет назад, когда играли в переодевалки на чердаке. Мы любили его серебристый звон. Когда мама стала слишком слаба и не могла громко позвать нас, мы передали колокольчик ей. И теперь каждый раз, когда я слышала этот звон, в памяти невольно всплывали воспоминания о ее последней беременности и по спине пробегали мурашки.
Отец подошел к Морелле, и она продолжала:
– Мы с Ортаном хотим поблагодарить вас за то, что пришли сегодня. Последние дни казались нескончаемой черной ночью для нашей семьи, и ваше присутствие здесь – словно первые теплые рассветные лучики, пробивающиеся сквозь тьму.
Мачеха тщательно подбирала слова, но в то же время говорила очень легко. Я прищурилась: она подготовила речь заранее!
– Ваши воспоминания о милой и прекрасной Эулалии наполняют наши сердца радостью и рассеивают мрак. И мы рады – я бы даже сказала, счастливы, – что в это непростое утро начинается новая глава в жизни дома Фавмантов.
Камилла, беседовавшая с дядей в другом конце комнаты, непонимающе посмотрела на меня. Даже тройняшки разомкнули руки. Ленор, стоявшая рядом с небольшим диванчиком, напряженно вцепилась в мягкий подлокотник. Морелла взяла папу за руку, положила вторую ладонь на свой плоский живот и широко улыбнулась, добившись всеобщего внимания.
– И как ночь отступает перед сиянием утра, так и тень печали отступит перед появлением на свет нашего сына.
3
– Что за женщина! – ворчала Ханна, расстегивая крошечные пуговки на моей спине. Затем она помогла мне снять платье и, фыркнув, смахнула с лица кудри цвета соли с перцем. – Этот день должен быть полностью посвящен Эулалии, а она использует его как повод сообщить такую неожиданную новость. Ни стыда ни совести!
Камилла улеглась на мою кровать рядом с Лигейей, смяв расшитое покрывало.
– Терпеть ее не могу!
Изменив тон и изображая тоненький голосок Мореллы, сестра продолжала:
– «И как бог света Вайпани, создавший солнце, мой сын будет сиять, как лучик солнечного света, как само солнышко, мой сыночек!»