В корнях мертвого дерева Талавир разглядел пустынную артроплевру.
Гигантская многоножка подняла к Птероксу острые рожки и скрежетала.
Целый фарсах Дешту сверкал, словно засыпанный солью. Это был суер. Следы недавней бури. Мелка ядовитой соли могла привести к смертельным изменениям. Вспышки остановили человеческую войну, а сама природа стала инструментом убийства.
Талавир перевел взгляд. У него сжалось горло, будто сон вырвался в реальность. На плоском, как стол, горизонте выделялся курган. Талавир его уже раньше видел, и не только во сне. В последний раз перед вылетом — на игровой карте, никак не желавшей спрятаться в бревне.
Мато Дуковач что-то закричал. Ветер усилился, поэтому Талавир не разобрал слова. Птерокс стал набирать высоту. В воздухе запахло солью.
— Не туда! Мне нужно вниз. Вот к тому кургану! Ты слышишь? — Талавир потащил наездника за куртку.
Мато Дуковач толкнул его локтем. Верхними руками натянул маску.
Только когда в лицо Талавира бросило горсть песка, он понял, что происходит: Птерокс пытался обойти смерч. До холма оставалось несколько фарсахов.
— Мне надо вниз, я приказываю, слышишь ты, чудило четырехрукое! — Талавир вцепился в спину Мато Дуковачу и попытался перехватить вожжи.
Мато Дуковач развернул к нему ошарашенные глаза. Корона из перьев затряслась. Длинные клыки вылезли из маски. Птерокс почувствовал, что хозяин отвлекся и вошел в крен. Мато Дуковач пытался отбиваться локтями, не теряя контроля над птицей. Курган был как раз под ними.
— Мне нужно туда! — прорычал Талавир, вытащил нож и перерезал кожаный пояс, который держал кресло Мато Дуковача.
Четырехрукий крепыш пошатнулся. Птерокс повторил его движение и лег на крыло. Мато Дуковач произнес проклятие на неизвестном языке. Они почти ударились о землю. Смерч вот-вот должен был пройти мимо.
— Туда? Иди туда!
Мато Дуковач, цепляясь всеми руками за перья Птерокса, вылез из кресла.
Схватил Талавира и сбросил с птицы. Холм оказался как раз под ними. Это сократило падение. Последнее, что увидел Талавир перед тем, как потерять сознание, был Птерокс, захваченный смерчем. И все же вместо страха его охватила безумная радость. Талавир наконец-то очутился там, куда стремился, — в Деште.
Бекир. Ритуалы
Бекир выпустил нить с гайкой на конце и замер. Ниязи закашлял в кулак, большие уши дернулись. Бекир бросил на друга недовольный взгляд. Ниязи был внуком деревенского старейшины и родился очень измененным. Он больше походил на степного лиса, чем на человека, но, по мнению Бекира, это не оправдывало того, что в самый ответственный момент Ниязи обязательно творил какую-нибудь глупость. Как сейчас, когда надо быть максимально тихим.
Бекир и сам едва дышал. Маска отяжелела от пыли, в голове пульсировала тупая боль. С каждым шагом он будет только усиливаться. Несмотря на то, что снаружи Бекир не был засоленным и считался неизмененным, он родился с куда серьезнее лисьих ушей пороком: он не мог далеко отойти от родного поселка.
Все попытки вызвали боль, которая в конце концов приводила к головокружению.
Бекир посмотрел на зловещий курган Кара-Меркит, до которого оставалось меньше фарсаха. Сегодня он зашел слишком далеко. И если не вернется к тому, как Ма бросится его искать, то нарвется на серьезные неприятности. Но злость и упрямство не давали повернуть вспять. Неделями он шаг за шагом передвигал камень из поселкового забора, обозначая, как далеко смог отойти от границы. В день засева Дешту, когда официальная ведьма Ак-Шеих, Тетя Валька, разрезала ему руку в честь тринадцатилетия и заставила окропить кровью песок, он больше всего обрадовался расстоянию, на которое они отошли от Ак-Шеих.
Они почти подступили к Кара-Меркиту. Даже ведьма удивилась его выносливости. Но сегодня утром Бекир заметил, что камень снова лежит на кладке, как символ того, что ему не следует это повторять и далеко отходить от дома. От злости Бекир сбил камень наземь.
Однако это ничего не меняло. Бекир решил получить яд ана-арахны. И получит, даже если голова взорвется от боли. Его раздражала сама мысль, что он заперт в Ак-Шеих, как в тюрьме. Бекир снова взглянул на Кара-Меркит.
Гаечка в его пальцах зашевелилась, повернулась вокруг оси и стала наращивать скорость. Бекир довольно хмыкнул, остановил гайку, свернул нить и спрятал в карман штанов. Таких карманов было с десяток на каждой штанине. Карманы имели разный цвет и форму — Бекир все время дошивал новые. Все были раздуты. Ниязи шутил, что Бекир, как степной чикчик, таскает свой дом на себе.