Пока говорил, Талавир всматривался в золотые блестки в зеленых глазах Ма и не мог поверить, что все это не сон. Еще за день до этого он смирился, что умирает, а теперь ему придется снова учиться жить.
— Ты думаешь, он все еще бог? — Мать недоверчиво посмотрела на детей. Тарг ничем не отличался от других. Бекир показал ему, как достать вареное мясо, и все захохотали, когда Тарг попытался ухватить кусок губами, обжегся и, как угольку, отбросил мясо от себя.
— Не знаю, но если да, то другие захотят воспользоваться его силой. Разве ты забыла, что Золотая Колыбель дает власть над этой землей? А теперь он и является Золотой Колыбелью.
Талавир снова посмотрел на детей. Они шутили, играли, пытались повторить фокус Тарга и хохотали. Детский смех — это всегда символ мира, даже когда он звучит на руинах мира. Талавир почти наверняка знал, о чем думает Ма: они должны защитить Таргу. И даже не потому, что он Золотая Колыбель, а потому, что совсем ребенок.
Черная Корова перелила себе за пазуху суп, огрызнулась на шутку Ниязи и принялась вытирать платье. Неожиданно что-то достала из-за пазухи и с удивлением уставилась на маленький лист бумаги, передала его Бекиру, дети опрокинулись несколькими словами и двинулись к Ма с Талавиром. Человек сел удобнее, хотя и продолжал опираться на Ма.
— Я должна была отдать это Белокуну. — Черная Корова показала листок из разломанного тумара. — Так приказал мне отец во сне. Марко Дорош, — поправилась девочка. — А ему — сам Бог Вспыхов. Но Белокун стал «живым мясом» и сгнил.
— Вы видели остатки Гавена Белокуна? — От удивления крылья Ма снова встали.
— Он стал «живым мясом»? — Талавир едва сдержал смешок. — Заслуженный финал, нечего добавить. Но как вы его узнали?
— Вот так. — Бекир передал им золотую пуговицу из кителя Гавена Белокуна.
— Кроме того, Евге помогла. Мы долго его искали, потому что Черная Корова должна передать это руководителю Матери Ветров, а мы даже не знаем, что это такое.
Попробовали пробиться к Азизе-бабе, но не смогли. Так вы поможете прочесть?
Талавир развернул бумажку и передал Ма.
— Похоже на агитки Старших Братьев, но речь не их.
— Я ее тоже не знаю. Знала когда-то, но уже нет, — покачала головой Ма. — Однако эту бумажку я узнаю. Когда-то я забрала его из барака Мамая. Мне кажется, тогда я смогла понять смысл, но сейчас буквы кажутся незнакомыми.
— Мать потерла висок. — Это очень важное.
Они нашли Азиза-бабу в наскоро поставленной юрте. Старик умирал. У руин Шейх-Эли выстроились черные полупрозрачные духи. Ожидали, когда Азиз-баба сможет присоединиться к ним. Невестки готовили старика к переходу, курили уха и часто поправляли под ним подушки. В юрте было темно и душно от благовоний и факелов. Аслан, сидевший у постели деда, утер большие висящие глаза, увидел Ниязи и бросился его обнимать. Мальчик-лисенок едва вырвался. Старик медленно повернул к новоприбывшим голову и, как хорошему знакомому, кивнул Таргову, сделал жест невесткам — и те чуть ли не за руки вытащили из-за спин Талавира и Ма мальчика из соли и посадили возле старика.
— Будто знал, что он придет, — прошептала Талавира Ма.
Азиз-баба и Тарг обменялись несколькими фразами, а потом брат Амаги облизал большой палец и коснулся им лба Азиза-бабы, словно клеймя или благословляя солью.
— Ему стало плохо после свечения Йылдыз, когда амазонки и армейцы снова начали ссориться. Аслан говорит, едва до драки не дошло, — отозвался Ниази, наблюдая за странным ритуалом мальчика — Золотой Колыбели.
— А что они спорили? — спросил Талавир.
— Решили, что делать. Никто не верит, что Старшие Братья оставят нас в покое. бабы.
От него пахло старостью. Старейшина Ак-Шеих еще сильнее смолел и напоминал ребенка, что запуталось в пеленках.
— Я всегда стремился к лучшему для этой земли, для людей, живущих здесь, — словно змея, прошелестел Азиз-баба и потянулся за рукой Талавира. — Поэтому ты должен встретиться с джадалом и вывести его из Ак-Шеих. Разве Азиз-баба поступил так плохо? Ты нашел главное — самого себя. Разве это не стоит пройденного пути? А ты? — Очки Азиза-бабы блеснули в сторону Ма. — Я оберегал Бекира, и не потому, что хотел использовать его. Я последний чильтан, последний потомок Сакатево. В Бекире я видел своего ученика. Но больше всего я провинился перед тобой.
— Старик потянулся к Ниязе. — Мой талантливый ребенок. Однако ты и без меня стал певцом памяти.