Талавир больше шутил, чем угрожал, но Руфь приняла слова за чистую монету.
— Что-то произошло внизу. — Руфь быстро спрятала зеркальце, напрягла лоб и по слогам произнесла незнакомое слово: — Эк-стра-ор-ди-нар-не. Первая Зрачок Сфена получила сообщение. Они даже поссорились с Белокуном. И это не из-за бури. С вечера все на ушах. Только я не говорила тебе.
Талавиру хотелось узнать подробности, но под потолком тревожно мигал красный огонек. Приближалось время молитвы.
Он наклонился к одежде, чтобы передать его Руфи. Он не ошибся в предчувствиях. Что-то случилось. Вот почему Белокун до сих пор не вызывал его на традиционный разговор. Из распахнувшихся карманов женского комбинезона с звоном вывалилась на пол разная мелочь. Руфь засуетилась, бросилась собирать.
— И как они постоянно расстегиваются?
— Легко, если пренебрегать Догматом и не задирать одежду на все пуговицы. С другой стороны, как еще хорошей женщине демонстрировать как можно больше своего привлекательного тела? Руфь едва успела ее спрятать. ноты гимна Поединка Он звучал несколько часов и был обязательным к исполнению для всех, кто находился на борту подлодки.
Талавир снисходительно покачал головой, наблюдая, как Руф дергает одежду, поправил свой и затянул:
Я Старший Брат, я винт Старших Братьев, я пес Старших Братьев.
Я воля Двуглавого Бога и его Языка.
Старшие Братья — первые из избранных. Мы хранители памяти, мы единственные знаем правду.
Священный огонь Двуглавого Бога омоет землю, и лучшие, более сильные восстанут на месте слабых и слабодушных.
Старшие Братья будут везде. Славься, Покой, и Язык твой.
Славься! Славься! Славься!
«Мы хранители памяти, мы единственные знаем правду». Эти слова снова напомнили Талавиру о утреннем кошмаре. Он подумал о Брате, который стрелял в него в Шейх-Эле. Брат мог пойти на Брата, только если изменил Догмату, предал Поединка. Но кто кого предал во время той резни? Почему его собственный Брат стремился к его смерти? Была ли во сне хоть крошка правды? Гавен Белокун называл амнезию следствием длительной комы, а сны — фантазиями из-за посттравматического шока. Талавиру не хотелось верить, что бред был отголоском реальных воспоминаний. И все же это мнение не отпускало.
— Славься!
Руфь облегченно выдохнула. Следующий гимн прозвучит уже после полудня.
Она забыла об угрозах Талавира и еще раз подошла к маленькому зеркалу и попыталась вырвать синее перо, которое выросло слишком близко к брови. огонек снова замелькал. Из динамика раздалось ее имя. руководства станции.
Женщина дернулась, локтем задела зеркальце, оно сорвалось и полетело наземь.
Руфь бросилась к сокровищу. В ее глазах набухли слезы. Губы беззвучно шевелились.
Талавир поднял обломок и на мгновение задержал отражение из зеркала на него узкие глаза. войну и чувство утраты. сможет стать истинным Братом, пока не поймет, что с ним произошло.
Руфь всхлипнула. Она до сих пор была здесь, и это вернуло Талавира к реальности.
— Это только стекло. Говорят, у чудовищ с земли зеркал вообще нет. И не потому, что в Деште они запрещены. Уроды боятся на себя смотреть. Ты ведь не такая. Ты не уродина. А перья придают шарм, — сказал Талавир то, что она хотела услышать, и заставил ее бросить обломки в мусорку.
— Знаю, — сквозь зубы сказала Руфь. — Я не так глупа, как ты думаешь. Не такая, как ты. Я не хочу вниз, я не хочу в Деште.
— Что ты думаешь, что я хочу туда? — ответил он, удивленный словами Руфи. Коробочка с красной кнопкой под потолком зашлась истеричным ревом.
— Ты бормочешь это во сне. Хочешь узнать, что произошло в Шейх-Эле?
«Сколько об этом знает Белокун?» — подумал Талавир, чувствуя гнев на самого себя за эти непроизвольные откровения. Руфь докладывала не только Сфени, но и лично руководителю станции. Коробочка снова повторила ее имя.
— Иди. Получишь выговор. У нас еще будет время поговорить, — сказал Талавир.
Гавен Белокун не торопился отпускать его с Матери Ветров. Следовательно, они с Руфью обречены терпеть друг друга.
Руфь кивнула и скрылась за дверью. А он проверил магнитного ключа, который незаметно украл у Руфи. Талавиру стало ее почти жалко. За потерю ключа Первая Зрачок назначит Руфи недельное искупление. А даже не догадается, что это дело его рук. "Надо будет подарить ей новое зеркало", — подумал Талавир.