Талавир прочел несколько строк и замер от неожиданности. М-14 тоже был в коме и проснулся за несколько недель до него.
Лишь краткая информация на одну страницу, как жизнь М-14 тоже стерли.
Дверь хлопнула, кто-то зашел в афизу, а из динамика раздалось имя Талавира.
Талавир сунул лист под куртку, закрыл ящик и только тогда обернулся. У двери стояла невысокая худощавая женщина с алыми волосами, закрученными в тугие дреды. Прическа напомнила Талавиру киммерицкий миф о Горгоне. Только у Горгоны были змеи вместо кос. А у этой вполне по-змеиному прищурены глаза на болезненно бледном лице. Это была Первая Зрачок станции Сфена. Как и все Зрачки, она ходила с непокрытой головой, носила серьгу в носу и красную точку в ключичной впадине — знак секты дивоверов . Та секта исповедовала мистическое учение о женской составляющей Поединка .
Говорили, что отец Сфены был улемом (советником самого Языка), но недавно его обвинили в предательстве. Перед Сфеной поставили непростой выбор: разделить судьбу отца или отправиться в Дешт. здесь какое-то время, уже не мог существовать без суета. побывали в Деште, а потом вышли за пределы суерного купола, умирали в страшных муках в специальных клиниках, где их никто не мог посещать, а потому и проверить, насколько правдивы эти слухи. воздух. О других контактах Талавир не слышал.
Именно под руководством Сфены разведчицы Станции — Зеницы — получили неслыханные права, а она — их безоговорочное уважение. Меньше чем через год Первой Зрачки удалось стать правой рукой руководителя Матери Ветров. Такую карьеру она никогда бы не смогла сделать на материке, где самой почетной ролью для женщины было рождение следующих Старших Братьев.
Из динамиков снова раздалось имя Талавира и приказ явиться к Гавену Белокуну.
— Кажется, это меня? — невинно улыбнулся он Сфенне.
— Тебя, — высоким, чуть громким голосом сказала Первая Зеница и толкнула дверь.
Дорогой к Белокуну они молчали о неприятности терлись о кожу.
Белокун сам назвал меня ценным экземпляром. Больше десяти лет в коме — никаких последствий. Кроме потери памяти. Максимум назначат десятидневную таубу и продолжат регулярные допросы. Тесты — как это называл доктор». Значительно больше Талавира беспокоило другое — лицо из папки, которое до этого он видел только во сне. Глава Матери Ветров доктор Гавен Белокун встретил их в своем кабинете.
Это был высокий худой человек с седыми, аккуратно расчесанными волосами.
Так же безупречна была его одежда — снежно-белый китель, застегнутый на все пуговицы. Белокун всегда держал у себя влажные салфетки и обязательно протирал руки после того, как касался других людей. Все на Матери Ветров как-то пахли. Руфь и Сфена — пряным ухагом, Толик — потом и резиной, а Белокун — только антисептиком. В царстве ржавчины и старой краски глава Станции казался слишком стерильным.
Он держал маркер и смотрел на Дешт.
Никто не знал, как подлодка держалась в воздухе, но плавать она бы уже не смогла. В обшивке вырезали большие окна, каюты расширили, а ненужной машинерии лишились.
Всю стену перед Гавеном Белокуном занимала панорама Территории К, как еще называли зону поражения Вспышками. Огромное стекло покрывали черные линии и даты, как отметки уровня воды на домах в зонах паводков. Ни одна извилина не повторяла предыдущую. Белокун поднял правую руку, как дирижёр в начале симфонии, и обвел маркером обновленную линию горизонта.
— Тут промчался только хвост бурной бури, но видишь, как все изменилось? — не поворачивая головы, прокомментировал глава Станции.
Талавир увидел, что на западе, в нескольких фарсахах от Станции появились новые огромные кости, словно доисторическая рыба выпрыгнула за добычей и сгнила с разинутой пастью. Гряда справа, которую они называли Позвонками, просела процентов на двадцать и теперь смахивала на сваленные строительные камни. За ней виднелись развалины Шейх-Эли, между ними и Станцией, словно очерченный маркером, чернел островок выжженной земли. Это был эпицентр Вспышек, мукоэде ляин эр — святая проклятая земля, как ее называли уроды. Они верили, что это место коснулся Бог Вспышек.
— Такие изменения. А ночью нас посетила только тридцатипроцентная бурная буря.
Как ее называют чудовища — Шейтан-той. — Белокун отошел от окна.
«И задела кабинет», — подумал Талавир, рассматривая изменения в интерьере.
В кабинете Белокуна прошел фестиваль детского рисунка. Стены, дверцы шкафов, даже часть окна были залеплены пожелтевшими листами. Между ними сиротливо чернел церемониальный портрет Языка Поединка.