– Ни фига себе – «на фига»! А ты думаешь, тебя за мутные глаза твои в рок-группу возьмут?! – возмутился таким непониманием Малой.
– Меня?! В группу?! – изумился Скелет.
– Ну да! У меня же какая идея: я Макару – инструмент, а он тебя басистом! Я ж все рассчитал! Не голова, а Дом Советов! А я вашим импресарио буду! Раскрутимся – нефиг делать! Свой «Стратокастер» купим! Два!
– Ты бредишь, – меланхолично резюмировал Скелет.
– Я твою старость обеспечить хочу! – снисходительно опроверг Малой.
– А я при чем? – растерялся Скелет. – У меня и слуха-то нету.
– Так я ж тебя и не в консерваторию отдаю! – ласково улыбнулся подопечному другу Малой.
Скелет тяжко вздохнул и задумчиво затянулся сигаретой.
Через мастерскую Солнце, Саша и Кореец пошли в кухню.
– Саша, вы мне позировать не хотите? – неожиданно спросил Кореец. – В качестве богини Артемиды? Как девушке, полтора рубля за час, после работы глинтвейн.
Саша вспыхнула, усмотрев в предложении Корейца скрытый неприличный смысл, и заявила решительно:
– Я не позирую!
– А жаль, – огорчился Кореец. – Такой выразительный нос. Знаешь, Галине не сегодня-завтра визу дадут, – сообщил Кореец Солнцу, – так она свою библиотеку по людям раскидывает. Тебе вот Бродского оставляет.
– Всего? – удивился Солнце.
– Филейные части, – улыбнулся Кореец
Саша не поняла, о чем разговор, но, честно сказать, с момента знакомства с Солнцем она многого не понимала и, что было самое странное, ей это даже нравилось.
В кухне нервно-худая красивая Галина внимательно слушала инструктаж дородной блондинки.
– Значит так: только приезжаешь, сразу звонишь по этому телефону, – совала Галине листок блондинка Люка.
– Да я их не знаю. Неудобно беспокоить, – отнекивалась Галина.
– Ты дура – не понимаешь. Людям радостно: они для тебя будут решать проблемы, которые сами уже решили, – убеждала Люка. – Это поднимает их в собственных глазах, а значит – дорогого стоит.
– Тебе виднее, – сдалась Галина.
– Во-от, дальше слушай: пока Гринкарту не получишь, особо не рыпайся...
Блондинка увидела входящих, замолчала, подозрительно смерила Сашу взглядом.
– Свои, Люка, – успокоил Солнце.
– Боже мой, – подскочила к Солнцу Галина, – ну что ж ты к нам не заходишь! И дома тебя не было! Ты же знаешь, как я нервничаю, когда люди пропадают! Мало ли... – она порывисто обняла Солнце и заплакала.
Саша настороженно замерла на пороге. А Солнце ласково обнял плачущую Галину, погладил по спине.
– Ну-ну, все хорошо, – приговаривал он ласково.
Кореец принялся яростно протирать очки полой испачканной в глине рубахи.
– Ой, прости, я вся на нервах. – Галина помахала руками перед лицом, обратила внимание на Сашу. – А ты проходи, девочка, не бойся, это я так... от радости.
Кореец нахмурился и, разряжая обстановку, взял с холодильника кустарным способом переплетенный томик Бродского. Книга была напечатана на папиросной бумаге нечеткими буквами через один интервал. Кореец протянул книгу Солнцу, цитируя по памяти:
–»И луна в облаках, как пустая площадь без фонтана, но из того же камня». Гениально пишет, подлец!
Галина, вытирая слезы, набросилась на Корейца:
– Да брось ты, Боря! У его стихов только одно неоспоримое достоинство – они подозрительно хорошо на английский переводятся!
– Ты вот что, – вмешалась Люка, – ты только там не вздумай Бродского обсуждать – вмиг одна останешься!
Солнце потянул воздух носом, кивнул на духовку:
–»Три топора» греете?
– Не угадал, – улыбнулась Люка, – «Слезы Мичурина».
Саша застенчиво шепнула Солнцу:
– А что это такое: «Три топора» и «Слезы Мичурина»?
Люка, обладающая тонким слухом, снисходительно вздохнула:
–»Три топора», девочка, это портвейн «777», а «Слезы Мичурина» – «Плодово-ягодное» вино. Если нагреть в духовке, получается вроде как глинтвейн – благородный напиток.
Она достала из духовки бутылку, стала разливать по глиняным прибалтийским стаканчикам. Один протянула Саше.
– Нет-нет, спасибо, я не пью! – испугалась Саша.
– Все мы не пили когда-то, – усмехнулась Люка и, задержавшись взглядом на Солнце и Саше, грустно вздохнула. – Какой ты красивый все-таки... И девочка твоя... Эх! Так и жизнь прошла...
– Господи, Люка, у меня и так душа изрыдалась, а тут ты еще... – всхлипнула Галина.
– Как будто кто-то тебя... – начал Кореец о наболевшем, но Галина решительно зажала ему рот ладонью:
– Не надо, слышишь! Все, не надо!
А Саша с робким изумлением посмотрела на Солнце. «Я – твоя девочка?..» – спросили ее глаза. «Как захочешь», – ответили его.
Раздался звонок в дверь. Галина испуганно дернулась.
– Да расслабься ты, – махнула рукой Люка. – Сейчас уже чего переживать – уже как будет, так будет. На вот, выпей! – Люка протянула Галине стакан, взяла свой, чокнулись.
Кореец пошел открывать.
– Спасибо, Галь, за книжку, – вспомнил Солнце, перелистал томик.
– Да ладно, – махнула рукой Галина. – Я же знаю, что ты читать не будешь. Может, продашь хотя бы. Все польза.
– Да, так вот, мы отвлеклись... – допив вино, продолжила деловую беседу Люка. – Это – список дешевых магазинов шмуточных, – она вручила Галине еще один исписанный листок. – В принципе, если крышу не снесет от загнивающего изобилия, то пособия твоего должно хватить на посылки в Союз. А Борька будет фарце загонять, грины покупать и посылать тебе. Я потом скажу, через кого и как это делать.
– Ой, да зачем это все! – с досадой поморщилась Галина.
– А чтобы ты себя там свободно чувствовала, вот зачем, дорогая моя!
– Ты смешная, Люка! Я отсюда уезжаю, чтобы от унижений, от низости сбежать. А ты мне предлагаешь там унижаться, но по-другому? Ну, что я – спекульша какая-то? – Галина невесело усмехнулась, а Люка неожиданно рассердилась:
– Унижаться, говоришь? Унижение, моя милая, это когда у тебя пары целых колготок нет! Извини, дорогой, – мимоходом бросила она Солнцу. – А обеспечивать себе достойную жизнь – это не унижение!
– ...Да не умеем мы – ни я, ни Борька... – Галина долила себе вина.
Люка скептически сощурилась:
– Не умеешь – дома сиди! Там все такие поначалу: «Я не умею». А потом не успеваешь следить: у кого – ресторан, у кого – заправка! Вот еще послушай: есть один дядечка там, так он готов...
Солнце и Саша, не дослушав, вышли в коридор.
Кореец беседовал с краснолицым участковым, за спиной которого застыли два дружинника – комсомольца с каменными лицами.
Саша испуганно покосилась на Солнце, но он успокаивающе улыбнулся.
– Значит так, Палыч, – рубил ладонью воздух участковый, внушительно глядя на Корейца, – начальство одобрило, прям, говорит, очень культурно. Не отделение, говорит, у вас, а живой уголок. Оформил так оформил! И Лукич, прости Господи, Ленин то есть, как живой. Ветеран один зашел, так чуть не перекрестился. Очень, говорит, копия.
Саша прыснула, зажала рот рукой, Солнце мгновенно толкнул ее за стоящий в коридоре массивный старинный шкаф.
– Ну, я рад. Заходите, отметим, – без энтузиазма предложил Кореец.
А участковый с готовностью вынул из-за пазухи газетный сверток с предательски выглядывающим из него бутылочным горлышком и направился в комнату.
Увидев с порога поющих тувимцев, участковый обернулся к Корейцу:
– Ага. Культура малых народов Севера? Это хорошо. Одобряется.
Участковый уже собрался расположиться в мастерской, но, помедлив, оценил чрезмерное скопление юных неформалов и отступил обратно в коридор.
– Ты знаешь чего, Палыч. Я... в другой раз. – Участковый строго кивнул на комнату: – Не шалят?