7. Всепоглощающие экраны
Воцарилось недолгое молчание. В кафе зашло еще несколько человек – они на ходу снимали очки и вытаскивали из ушей затычки, одновременно подзывая к себе официантов.
– Брехня! – Эггс громко высморкался. – Все знают, что Его Великолепие правит Домом с самого начала. И нету у вас никаких этажей в Миракулюсе! Иначе зачем вам шататься по Либерталии?..
– Дурак ты, Эггс, – ответил Отто ядовитым голосом. – Мы всегда помогаем Его Великолепию, когда он просит. А сейчас ему нужна наша помощь как никогда! Кто еще сможет прикончить Винкерса, если не мы? Или, может быть, ты решил сидеть и ждать, пока вся эта толпа грязных и вонючих бунтовщиков ворвется сюда, в Либерталию?
Джеронимо согласно кивнул:
– Да, с этим никто не сможет справиться, кроме нас. Сегодня в новостях передавали – восстание скоро доберется до солиновых станций. Каждый час к нему присоединяется все больше людей – сначала это были только рабочие из шахт, у которых внезапно закончился солин, затем они достигли операторской, где к ним присоединилось еще полторы сотни человек. Потом – фабрика по переработке солина, а за нею и фабрики помельче. Они крушат все экраны, которые Хэйл заботливо расставил по всему Дому, дабы мы никогда не скучали. Винкерс говорит, что эти экраны, якобы, сводят с ума, а Его Великолепие, видите ли, вместе с “Миражом” превратили рабство в узаконенное явление!
Они идут все выше, понимаете? Доберутся до станций – а оттуда и до нас недалеко. А потом и до Его Великолепия доберутся! Нет, мы должны остановить Винкерса, и остановить прямо сейчас. Он – глава восстания, с его смертью умрет и его дело.
Все согласились с ним, после чего вновь наступила пауза, каждый думал о чем-то своем. Шон глядел в потолок и плевался, Эггс хмурился и иногда вслух спорил сам с собой, Ромо благодушно глядел в окно, Джеронимо кашлял, а Отто продолжал невозмутимо глядеть перед собой.
В этот момент Питер решил задать вопрос, мучивший его все это время – кого из себя представляет этот самый Хэйл? Он не хотел выдавать себя, и все это время думал, как же ему действовать. В этом был главный минус его невидимости – он не мог просто так заговорить с ними, не мог втереться к ним в доверие. Но вскоре он решил – он шепнет кому-нибудь на ухо свой вопрос, и тот наверняка подумает, что его задал сосед. Но нужно было действовать осторожно – каждый хранил молчание, занятый своими мыслями, а Шон вообще встал из-за стола, лег на пол и стал быстро отжиматься, утробно рыча при каждом подъеме.
Питер, наконец, решился, подошел к Джеронимо и шепнул в его настоящее ухо:
– А каков из себя Хэйл? Видел ли ты его?
Джеронимо округлил глаза, вскочил со стула и, бешено озираясь по сторонам, громко спросил:
– Кто сейчас со мной разговаривал?
– Никто, – удивленно ответил Ромо. – Все молчали, Джеронимо.
– Не держи меня за идиота! Здесь кто-то есть, он спросил меня о Его Великолепии!
– Может быть, это был он сам?.. – предположил Эггс, благоговейно, словно овечка, посмотрев в потолок, на светящийся экран.
– Зачем Его Великолепию спрашивать про самого себя?..
Питер откинулся на стуле, наслаждаясь своей полной безнаказанностью. Он мог делать с этими людьми что угодно. Будь его воля – он бы прикончил их всех, этих наглых и жестоких убийц, вознамерившихся подавить восстание и убить того, кто впервые смог стряхнуть с себя и своих товарищей оковы, наложенные Хэйлом. Но – пока еще рано. Он не имеет права действовать в открытую, у него другая задача – спасти принцессу и добраться до хозяина этих головорезов.
Остальные тем временем отрицали нападки разъяренного не на шутку Джеронимо, допытывавшегося, кто же заговорил с ним. Лицо у него раскраснелось и стало похожим на перезревший помидор, а при каждом слове он топал ногой и чесал свое железное ухо. Тут Блок увидел, что Отто, словно шестым чувством что-то учуявшего, внимательно оглядел зал, затем, видимо, ничего не обнаружив, что-то подкрутил пальцами в своих прозрачных очках, отчего они внезапно стали черными. К ужасу Питера, взор Отто устремился прямо на него. На лице бандита появилась кровожадная улыбка, которая выглядела пугающе на этом бледном, по-аристократически утонченном лице:
– Вот он! Шпион! Держи его!