– Можно легко догадаться, что это библиотека Саймона Харлоу – знаменитого коллекционера, – повторит он. – Я всегда думал, что наилучший способ узнать правду о человеке – изучить и сравнить книги, которые он покупает и читает. Но, увы, на это никогда не хватает времени. – Детектив повернулся к Джиму. – Подойдите сюда, мосье Фробишер. Даже взгляд на корешки может поведать многое.
Джим занял место рядом с Ано.
– Смотрите, вот книга о старом английском накладном золоте, а вот… пожалуйста, прочтите название.
– «Марки и монограммы на керамике и фарфоре», – прочитал Джим.
Ано повторил название и двинулся дальше. С полки у окна, где сидела Бетти, он снял книгу в бумажной обложке и стал просматривать иллюстрации. Это была брошюра о бэттерсийской эмали.[19]
– Очевидно, должен быть второй том, – сказал Джим Фробишер, глядя на полку.
Его замечание было праздным. Он думал не о книге, а о том, почему Ано подозвал его. Не рассчитывал ли детектив, что девушки обменяются быстрым взглядом, свидетельствующим о том, что они состоят в заговоре? Если так, то его постигло разочарование, ибо ни Бетти, ни Энн не подали друг другу никакого знака.
– Да, похоже, – ответил Ано на предположение Джима. – Но эта брошюра – полная, продолжения не предусмотрено. – Он поставил книгу на полку, положив палец на свободное место рядом с ней, но его мысли явно блуждали далеко.
Спокойный голос Бетти вернул его к действительности:
– Мосье Ано, вы упомянули о втором пункте, насчет которого хотели задать мне вопрос.
– Да, мадемуазель, я не забыл о нем.
Он быстро повернулся к обеим девушкам. Бетти сидела на подоконнике слева от него, а Энн Апкотт стояла справа, с благоговейным страхом глядя на детектива.
– После того как Борис Ваберский предъявил свое обвинение, мадемуазель, – осведомился Ано, – не получали ли вы анонимных писем, которые распространяются по всему Дижону?
– Получила одно, – ответила Бетти, и Энн удивленно подняла брови. – Оно пришло в воскресенье утром. Письмо было абсолютно клеветническим, и я бы не обратила на него внимания, если бы там не говорилась, что вы, мосье Ано, должны приехать из Парижа, чтобы заняться этим делом.
– Ого! – воскликнул Ано. – И вы получили это письмо в воскресенье утром? Не могли бы вы показать его мне, мадемуазель?
Бетти покачала головой.
– Нет, мосье.
– Ну разумеется, – улыбнулся Ано. – Вы уничтожили его, как и следует поступать с подобными письмами.
– Нет, – сказала Бетти, – я его сохранила. Я положила письмо в ящик письменного стола в моей гостиной. Оно все еще там, мосье Ано, но комната опечатана.
Ано выслушал это с нескрываемым удовлетворением.
– Значит, оно никуда не убежит, мадемуазель. – Внезапно он помрачнел. – Выходит, комиссар полиции опечатал вашу личную гостиную. Это немного чересчур.
Бетти пожала плечами.
– Я храню там мои личные вещи, а обвиняют, в конце концов, именно меня! – с горечью отозвалась она.
Энн Апкотт шагнула к ней и посмотрела на Ано.
– Это не совсем так, – возразила она. – Гостиная Бетти принадлежит к тем же апартаментам, что и спальня мадам Харлоу. Это последняя комната в ряду выходящих в холл, поэтому комиссар извинился и сказал, что вынужден опечатать ее вместе с другими.
– Благодарю вас, мадемуазель, – улыбнулся Ано. – Это в какой-то мере оправдывает его действия. – Он с усмешкой бросил взгляд на Бетти. – Боюсь, я имел несчастье оскорбить мадемуазель Харлоу. Не поможете ли вы мне прояснить вопрос с датами? Насколько я понимаю, мадам Харлоу похоронили в субботу утром, двенадцать дней тому назад?
– Да, мосье, – ответила Энн Апкотт.
– И когда вы вернулись в этот дом после похорон, нотариус вскрыл и прочитал завещание?
– Да, мосье.
– В присутствии Бориса Ваберского?
– Да.
– Значит, спустя неделю, в субботу седьмого мая, он поспешил в префектуру полиции?
– Да.
– И в воскресенье утром по почте пришло анонимное письмо? – Ано обернулся к Бетти, которая молча кивнула. – А немного позже, тем же утром, комиссар опечатал комнаты?
– В одиннадцать, если говорить точно, – ответила Энн Апкотт.
Ано отвесил поклон.
– Вы обе просто чудесные юные леди. Отмечаете не только день, но и час! Это редкий дар, и он очень полезен для таких, как я.
С каждым ответом Энн Апкотт становилась все менее напряженной.
– Увы, мосье Ано, – засмеялась она, – я рождена, чтобы быть старой девой. Передвинутый стул, книга не на своем месте, часы, показывающие неправильное время, даже булавка на ковре выводят меня из себя. Я сразу замечаю такие вещи и сразу же должна навести порядок. Да, было ровно одиннадцать, когда комиссар позвонил в дверь.
– Он обыскал комнаты, прежде чем опечатать их? – спросил Ано.
– Нет. Нам обеим это казалось странным, – ответила Энн, – пока он не сообщил нам, что магистрат потребовал оставить все нетронутым.
Детектив рассмеялся.
– Это из-за меня, – объяснил он. – Кто мог предвидеть, какие удивительные вещи способен обнаружить Ано со своим увеличительным стеклом, когда он приедет из Парижа? Какие отпечатки пальцев и клочки сожженных писем? Хо-хо! Но если здесь действительно было совершено убийство, мадемуазель, то даже Ано не смог бы сделать никаких поразительных открытий в комнатах, куда могли свободно заходить все обитатели дома в течение двух недель после преступления. Как бы то ни было, – детектив двинулся к двери, – раз я уже здесь…
Бетти вскочила на ноги с быстротой молнии. Ано остановился и повернулся к ней.
– Вы собираетесь сломать печати? – спросила она. – Тогда можно я пойду с вами? Ведь обвиняют меня! Я имею право присутствовать…
– Успокойтесь, мадемуазель. – мягко произнес Ано. – Никто не станет лишать вас ваших прав. Я не намерен взламывать печати. Это могут сделать только комиссар и магистрат, а они ничего не предпримут, пока не получат результаты анализов. Я всего лишь хочу попросить вашу подругу… – он кивнул в сторону Энн, – показать мне то, что находится снаружи этих комнат, и остальную часть дома.
– Хорошо. – Бетти снова села на подоконник.
– Благодарю вас. – Ано снова обратился к Энн Апкотт: – Тогда пошли? Заодно расскажите мне, что вы думаете о Борисе Ваберском.
– Наглости ему не занимать. – отозвалась Энн. – Он осмелился вернуться в этот дом после того, как предъявил свое обвинение, и попросил меня поддержать его. – Она вышла из комнаты, и детектив последовал за ней.
Джим Фробишер подошел к двери и закрыл ее за ними. Теперь он не сомневался, что подлинной целью детектива был автор анонимных писем. Его поведение резко изменилось, когда он начал расспрашивать о них. Цветистые фразы и насмешки над гневом Бетти сразу прекратились. Вопросы стали конкретными и деловыми. Отойдя от двери, Джим достал из кармана портсигар и открыл его.
– Могу я закурить? – Повернувшись к Бетти, он застыл как вкопанный. Лицо девушки превратилось в трагическую маску, в глазах светился панический ужас.
– Этот человек считает меня виновной, – прошептала она.
– Нет, – возразил Джим, шагнув к ней. Но Бетти его не слушала.
– Я в этом уверена. Разве вы не понимаете, к чему он клонит? Его прислали из Парижа. Он должен заботиться о своей репутации и найти добычу до возвращения.
Джим испытывал сильное искушение нарушить слово. Достаточно было назвать подлинную причину приезда Ано, и Бетти перестала бы волноваться. Но он не мог так поступить. Принципы, в которых он был воспитан, велели ему молчать. Джим не осмеливался даже сказать девушке, что обвинение против нее было всего лишь предлогом. Ей придется еще какое-то время жить в тревоге. Он ласково положил руку на плечо Бетти.
– Не верьте этому, – сказал Джим, сознавая, насколько слабо звучит эта фраза сравнительно с той, которую он не мог произнести. – Я внимательно наблюдал за Ано. Уверен, что он заранее знал ответы на вопросы, которые задавал вам. Ему даже было известно о страсти Саймона Харлоу к коллекционированию, хотя об этом не говорилось ни слова. Ано интересовало, как вы будете отвечать – он сам признался, что расставлял вам ловушки…
19
Бэттерсийская эмаль – техника эмалировки, при которой изображение рисуется или отпечатывается на белом фоне, сплавленном с металлическим основанием. Бэттерси – юго-западный район Лондона, где находились предприятия, использовавшие подобную технику