Лаура и сэр Ральф не разговаривают. Они стоят на некотором отдалении друг от друга: их разделяет около двух метров. Джонсон смотрит на молодую женщину, она не отрывает взгляда от земли. Сэр Ральф пристально рассматривает Лауру сверху донизу и делает это невероятно медленно; глаза его задерживаются на её груди, обнажённых плечах, грациозной, слегка склонённой набок шее, исследуют каждую линию, каждую складку, но всё это с характерной для него миной безразличия, которой он, вероятно, и обязан своим английским прозвищем. После чего он с обычной усмешкой произносит: «Отлично. Как вам будет угодно».
Проходит минута молчания, прежде чем мужчина склоняется в почтительном поклоне, явно издевательском и означающем, что сэр Ральф собирается удалиться, но в это мгновение Лаура поднимает голову и протягивает руку, словно просит обратить на неё внимание, или молит о последней отсрочке, или пытается предотвратить что-то неумолимо надвигающееся. И произносит медленно, чуть слышно: «Нет. Останьтесь… Прошу вас… Не уходите». Сэр Ральф снова склоняется в поклоне. Выражение лица у него прежнее, как если бы он ни на мгновение не сомневался, что события будут развиваться именно так: сейчас он услышит фразу, каждое слово, каждую паузу, каждую интонацию которой знает заранее. Впрочем, молчание несколько затягивается. Но вот они, долгожданные слова, падают одно за другим из уст его дамы, которая, конечно же, выдержала предусмотренную паузу и теперь говорит, поднимая наконец глаза: «Прошу вас… Не уходите». Только после этих слов он может покинуть сцену.
Отдельные хлопки, также предусмотренные нормальным течением спектакля, сопровождают его уход. Загораются люстры, медленно опускается занавес, скрывая актрису, которая одиноко стоит на сцене, в профиль к зрительному залу, лицом к кулисам, где только что исчез герой, рука по-прежнему протянута, уста приоткрыты, словно она хочет произнести какие-то слова, которые изменят весь ход пьесы, то есть готова уступить, признать своё поражение, утратить честь, восторжествовать, наконец.
Но первый акт уже кончился, опустился тяжёлый занавес из красного бархата, и зрители немедленно возобновили прерванные разговоры. После нескольких мимолётных замечаний, касающихся актрисы, которая значится в программе как Лорена Б., каждый возвращается к интересующей его теме. Мужчина, побывавший в Гонконге, снова говорит об устрашающих скульптурах Тигриного Парка: помимо группы под названием «Приманка» он рассказывает о «Похищении Азы», монументе высотой в три-четыре метра, изображающем огромного орангутанга, который несёт на плече — небрежно поддерживая — прекрасную полуобнажённую девушку, выполненную в натуральную величину. Девушка вырывается, но тщетно — столь ничтожно мала она по сравнению с монстром; переброшенная через чёрно-бурое плечо зверя (эта скульптура, как и все скульптуры парка, раскрашена), она откинулась назад, и её длинные, светлые, беспорядочно разбросанные волосы струятся по сгорбленной спине чудовища. Неподалёку стоит скульптура, связанная с последним эпизодом приключений Азы, несчастной бирманской королевы, тело которой… Сосед краснолицего толстяка теряет всякое терпение, тем более что сидящие впереди зрители уже дважды поворачивались к болтуну, выражая своё недовольство, и просит его помолчать. Любитель восточной скульптуры удосуживается наконец взглянуть на сцену, где продолжается представление. Близок конец первого акта: героиня, которая ни разу не открыла рта и не отвела взгляда от земли на протяжении всего монолога партнёра (вплоть до последней фразы: «Как вам будет угодно… Я буду ждать до тех пор, пока будет нужно… До того дня…»), медленно поднимает голову и, глядя мужчине прямо в лицо, патетически восклицает: «Никогда! Никогда! Никогда!» Обнажённые плечи молодой женщины в белом платье приподнимаются, выражая презрение или прощение. Ладонь находится на уровне лба, локоть слегка отставлен, пальцы широко раздвинуты, словно натолкнулись на невидимую стеклянную стену.