— Я ничего не продаю, — ледяным тоном прерывает её господин Чан. И захлопывает дверь перед лицом Ким точно так же, как в первый раз.
Ким остаётся только уйти. Она делает шаг вправо и снова видит внизу многочисленные крохотные фигурки, которые непрерывно двигаются туда-сюда и вот-вот вбегут на лестницу. Девушка быстро отступает в сторону, чтобы не попасть им на глаза, и поднимается дальше по ступенькам, неотличимым от тех, по которым поднималась раньше, но идущих к ним под прямым углом. На площадке третьего этажа всего две двери, одна из них наглухо забита тремя узкими деревянными рейками, образующими звезду в шесть лучей — два горизонтальных и четыре наклонных. Вторая дверь настежь распахнута; из неё падает тусклый свет, он-то и помогает подняться по лестнице. В довольно большом зале, куда свет проникает через отверстие в стене, закрытое металлической сеткой от комаров и выходящее на лоджию с сохнущим бельём, параллельными рядами стоят скамьи. На них сидит около ста человек, в основном мужчины. Все напряжённо слушают стоящего на маленькой эстраде в глубине зала оратора. Выступление его не сопровождается словами, оно состоит из сложной и быстрой жестикуляции и предназначено, вероятно, для глухонемых.
Но вот в самом низу лестницы раздаются шаги, быстрые и тяжёлые одновременно, они принадлежат людям, которые бегут в разном ритме. Шаги быстро приближаются, думать некогда. А поскольку на третьем этаже лестница кончается, Ким как ни в чём не бывало заходит в зал и очень спокойно и естественно, словно человек, специально явившийся на это собрание, занимает свободное место на краю скамьи. Тем не менее все головы разом поворачиваются в её сторону; удивлённые, вероятно, её появлением, соседи делают пальцами какие-то знаки, похожие на знаки докладчика. И тут Ким сознаёт одну очень важную деталь: её окружают не в основном мужчины, а исключительно мужчины. Она пытается сообразить, какова тема лекции, на которую здесь собрались: есть немало вопросов, женщин не касающихся, или, по крайней мере, тех, которые решают без них (и следовательно, её присутствие здесь более чем стеснительно). Ей совершенно всё равно, говорит ли оратор по-английски или по-китайски. (Действительно ли всё равно?). Двое только что вошедших мужчин останавливаются в дверях (кажется, они тяжело дышат после быстрого подъёма по лестнице?) и осматривают зал в поисках свободных мест, которых немного и которые нелегко найти, ибо в зале стоят не стулья, а скамейки. Не их ли шаги только что раздавались на деревянной лестнице? Не жестикулировали ли, как глухонемые, те люди, что собрались на залитом солнцем тротуаре?
А вот английский полицейский в рубашке и шортах защитного цвета, в белых гольфах, появляется в проёме двери. Широко расставив ноги и положив правую руку на кобуру пистолета, он похож на солдата, стоящего на посту. Быть может, это политическое собрание? Какой-нибудь коммунистический митинг, обеспокоивший — больше, чем другие, — центральный комиссариат на Куинс-роуд? Маловероятно. А может быть, среди собравшихся спрятался, спасаясь от погони, преступник? Но ничто не изменилось в поведении оратора на эстраде и слушателей на скамьях. Внезапно, без всякой на то причины, Ким охватывает уверенность, что внезапное появление полиции связано со смертью Старика, а значит, будет лучше, если запоздавший страж общественного порядка не обнаружит её присутствия в этом доме. Первым делом она старательно рвёт листок бумаги с компрометирующим её адресом на мелкие кусочки и незаметно бросает их на пол. Потом, заметив, что полицейский повернулся в другую сторону, спиной к публике, Ким как можно тише поднимается и направляется в дальний конец зала, где видны двухстворчатые двери с небольшим круглым окном в каждой створке. Хотя эти двери с традиционными окнами открываются в обе стороны и выглядят обычным входом в зал, на них красными иероглифами по белому фону отчётливо выведено: «Вход воспрещён». Ким, осторожно толкнув одну створку, которая легко распахивается, выскальзывает из зала. Прежде чем створка возвращается на своё место, Ким успевает заметить, что все жёлтые лица собравшихся в зале мужчин одновременно поворачиваются в её сторону. И тут же створки смыкаются.