Наталья Буренчева
Дом — там, где сердце
Дом — это там, где твое сердце.
Сколько он себя помнил, он всегда был в дороге. Он — безродный, безымянный старик, влачащий опостылевшее существование только потому, что слишком силен инстинкт самосохранения. Желания жить уже нет давно, а цели никогда и не было, была только упрямая природа, увлекавшая его в свой круговорот, мешавшая шагнуть за последний рубеж. И так же инстинктивно, как хватался за жизнь, он хватался за остатки памяти, за следы своего имени.
Это все постепенно блекло, оставалось лишь единственное пристанище — дорога. Сколько он себя помнил, она была всегда.
Даже родился он на привале где-то между Орлиными Горами и Камышевым Озером. Их небольшое племя обитало в Зеленой Долине, что раскинулась на берегу Озера, и рыбы в нем было столько, что хватало с избытком. Зато за мясом приходилось снаряжать в далекий путь целый отряд охотников.
Его отец был охотником. Самым лучшим. И он тоже стал им: после смерти матери, отец постоянно брал его с собой в лес, потому как больше о нем никто не заботился. У него была твердая рука и верный глаз, он был страстным охотником, но не охоч до самохвальных баек. Впрочем, не слишком любили его в племени — мерещилось что-то странное в миндалевидных раскосых глазах, сверкавших всполохами луны на стали, и волосах цвета пепла, рассыпавшихся по плечам, да кожа была у него не цвета начищенной меди, а молодой бронзы. За внешность да нелюдимый нрав прозвали его Сумеречным Волком.
Низко пригибаясь к земле, сливаясь с наползавшей ночью, Сумеречный Волк скользнул за ствол поваленного дерева, не потревожив ни одного сухого листика, и, осторожно высунувшись из-за заросшего пожухлым желтоватым мхом пня, оглядел избранную добычу. Кабан же, не подозревая о засевшем неподалеку охотнике, увлеченно выкапывал клыками какие-то коренья и предвкушающе похрюкивал.
«Хороша добыча, — думал мужчина, натягивая тетиву тугого лука, — по осени у них особенно нежное мясо».
Оперевшись о дерево, он уже взял животное на прицел, когда кабан вдруг отвлекся от своего занятия и напряженно замер, подергивая чуткими ушами.
«Неужели почуял?» — удивился Сумеречный Волк и хотел было выпустить стрелу, но что-то удержало его руку.
Через мгновение стало как будто светлее. Серебристо-зеленый свет становился все ярче, и вскоре на поляне показалась невысокая девочка в платье из светлой, мягкой ткани и меховой накидке. Она сжимала в руке странную вещь, от которой и исходил свет. Наверное, это маленькая луна, которую приручило необычное дитя.
Кабан нерешительно топтался, водя рылом и настороженно принюхиваясь, а охотник удивленно рассматривал девочку, ничем не выдавая своего присутствия. При виде дикой свиньи, ночная странница улыбнулась и подвесила маленькую луну на ветку, и, что странно, луна никуда не собиралась уплывать, а едва покачивалась среди желтых листьев.
«Какой же красавицей она вырастет!» — подумал Сумеречный Волк, ослабляя тетиву.
Освободив руки, будущая красавица порылась в сумке, которая висела у нее через плечо, и, найдя в ней искомое, бесстрашно двинулась навстречу кабану, протягивая ему что-то на раскрытой ладони. Животное вопросительно всхрюкнуло и отступило на пару шагов, однако, постоянно морщившийся пятачок выдавал его любопытство. В конце концов, любопытство пересилило, и кабан нерешительно сделал несколько шагов вперед.
Где-то совсем близко заухала и сорвалась с ветки сова, промелькнув над самой головой девочки. От неожиданности дитя громко вскрикнуло и упало. Ее резкие движения не понравились кабану, который резко нагнул голову, переходя к нападению. Не долго размышляя, Сумеречный Волк отбросил лук и, выхватив нож, бросился на животное.
Испуганная девочка могла только наблюдать, как не пойми откуда взявшийся темный силуэт набросился на истошно заверещавшую свинью. В бледном свете небольшого фонаря, она видела, как мелькает нож, уже совсем не блестящий, с хлюпающим звуком вгрызаясь в податливую плоть. С тонущего в темноте края поляны доносилось яростное хрюканье и свирепое рычание. Девочке было страшно, но все же она не могла закрыть глаза. Впрочем, ночь, вступившая в свои владения, надежно скрыла от нее бесславный конец лесного жителя.
Наконец, все стихло. Но дитя сидело на месте, не решаясь пошевелиться. И вот черная фигура отделилась от темноты и принялась медленно приближаться. Девочка стала отползать назад, пока не уперлась спиной в дерево, на котором висел ее фонарик, теперь его свет отчетливо освещал бледное — белее речной пены, — лицо с темными омутами глаз и разлохмаченные волосы, серебряным потоком стекавшие девочке на плечи.