– Ясно.
– Я подозреваю, что именно это и произошло, когда я уехал из Барнакиллы. Мой предшественник заболел и скоропостижно умер. Пока он был болен, Августин попросил мою сестру вызвать меня. Я покинул Австралию как только получил письмо.
Когда я приехал, старик уже отдал концы. Я не успел сразу разобраться, что к чему в документах, которые мне передали.
– Ну что же, попробуем разобраться в них вместе, когда приедем, – уверенно произнесла она.
Мюйрин погрузилась в молчание, обдумывая то, что узнала из газеты, и ответы Локлейна на свои вопросы.
Локлейн, посвежевший и повеселевший после ванны, вытерся полотенцем, переоделся за ширмой и предстал перед ней в рубашке и брюках.
– У меня в сумке лежит маленький сейф Августина, – негромко сообщил он.
– Мы можем посмотреть, что там, – откликнулась она, отводя взгляд, до этого откровенно устремленный на него. Она отметила про себя, как красив Локлейн в домашней одежде.
Стук в дверь возвестил о том, что принесли ужин. Мюйрин поднялась из кресла и набросила на плечи шаль. Служанка поставила поднос и вышла.
– А вы не хотите переодеться, прежде чем мы сядем ужинать? – неожиданно спросил Локлейн.
Мюйрин удивленно посмотрела на него.
– Но ведь это совершенно ни к чему, вам не кажется? Уже поздно, мне и так вполне тепло. Если вы не возражаете…
– Вовсе нет.
Он подумал о том, какая она все-таки необычная. Тара никогда не позволяла ему видеть себя не в лучшем виде. Хотя их отношения с самых первых дней были страстными, Тара в течение последующих лет постоянно выражала недовольство тем, что он то помял ей платье, то испортил прическу, и они стали заниматься любовью все реже и реже, пока наконец не разошлись окончательно.
Позже Локлейн объяснил это ее связью с Кристофером Колдвеллом. Теперь он гадал, не было ли чего-то еще. Дело в том, что Тара была исключительно холодной женщиной, которая не получала особого удовольствия от физической близости. Она была из хорошей семьи, переживавшей тяжелые времена. Почти все те небольшие деньги, которые она получала в Эннискиллене как швея, она тратила на свою внешность. Именно к этому она стремилась – иметь пусть несерьезного, но богатого любовника, горько подумал он, опять невольно сравнивая Мюйрин со своей бывшей невестой и понимая, что Тара явно проигрывает рядом с ней.
– Идите поешьте, Локлейн, – взяв его за руку, позвала она, заметив, что мысли его витают где-то далеко.
Она наполнила его тарелку, затем положила себе всего по чуть-чуть и села. Все было очень вкусным. Локлейн заметил, что она заказала самые дешевые, но питательные блюда. Они доели овощи и почти разделались с картошкой. Из оставшегося хлеба и кусочков мяса Мюйрин сделала бутерброды, чтобы можно было перекусить на следующий день в пути, и завернула их в чистую салфетку вместе с оставшимся картофелем.
Теплая ванна, горячая еда и поздний час сделали свое дело: оба захотели спать. Они отодвинули столик от камина, чтобы можно было сесть поближе к огню, и сидели, попивая кофе, который, как заметила Мюйрин, был ее слабостью. Они с довольным видом смотрели на потрескивающие огоньки пламени, едва соприкасаясь коленями.
Локлейн любовался лицом Мюйрин, поглядывая на нее из-под припухших век, и наконец произнес:
– Должен сказать, Мюйрин, что вы справились со всем удивительно легко.
– У меня ведь не было особого выбора, не так ли, Локлейн? – она пожала плечами.
– Был, моя дорогая. Вы могли вернуться в Шотландию, окончательно решив покончить с Барнакиллой. Возможно, завтра вы пожалеете, что не сделали этого.
– Вы тоже хорошо справились, Локлейн. Ведь вам это было нелегко.
– Может, и так, но я должен быть сильным. Моя сестра на меня рассчитывает, вы же знаете. Вообще-то все они надеются на меня.
– А теперь и на меня тоже, – грустно заметила она. – Надеюсь, что оправдаю эти надежды.
– Я уверен в этом, Мюйрин. Каждой жилкой чувствую, что все получится.
Мюйрин встала и потянулась.
– А единственное, что чувствую каждой жилкой я, – это то, что у меня все болит после поездки в этой грохочущей коляске. Если вы не возражаете, я ложусь спать.
Она допросила коридорного принести еще горячей воды и грелку для постели, почистила поднос, пока слуги подготовили постель и унесли грязную посуду. Затем она принялась доставать теплое белье и чулки. Приготовленную еду она положила возле сумки и вывесила на утро темное шерстяное платье.
Когда они остались одни, Локлейн положил в кресло несколько подушек и взял с кровати свободное одеяло.
Она ошарашенно уставилась на него:
– Что вы делаете?
– Устраиваюсь на ночь.
Мюйрин вырвала одеяло у него из рук и бросила его обратно на кровать.
– Я же сказала вам, Локлейн, мы делим все, в том числе и кровать.
Локлейн залился краской:
– Мюйрин, вы сами не знаете, что говорите!
– Ради Бога, я не хочу, чтоб вы замерзли в этом кресле или на полу. Кровать большая, вы даже не заметите, что там буду я. И если это вас успокоит, мы, чтобы сохранить ваше целомудрие, можем разделить кровать бутылками с горячей водой, – сказала она с легкой улыбкой.
Локлейн снова зарделся и улыбнулся, в душе высмеяв себя:
– Вы и вправду самая удивительная девушка, которую я знаю.
– Я думала, мы решили, что будем честны друг с другом. Я устала притворяться, устала думать, что стоит делать, а чего не стоит. Мне двадцать один год, я была замужем и всю свою жизнь провела на ферме. Я не питаю иллюзий относительно того, что может случиться между мужчиной и женщиной. И еще я знаю, что обычно это бывает по взаимному желанию. Я вам доверяю, Локлейн, поэтому хватит спорить. Я устала и замерзла, а утром нам надо рано встать.
– Зачем? – удивленно спросил Локлейн.
– Потому что я забронировала для нас два места в утренней коляске, так что мы позавтракаем и в семь часов уедем.
Локлейн устало потер глаза.
– Я могу узнать, зачем? Посмотрите на себя, Мюйрин, вы же совсем выбились из сил, бедняжка, – сказал он, с особенной нежностью убирая за ухо непослушный черный локон с ее лица.
– Затем, что нам надо приниматься за работу в Барнакилле. Нет никакого смысла оставаться в Вирджинии целый день, чтобы потом приехать в Эннискиллен поздно вечером и ночевать там, поскольку мы не сможем сразу же отправиться в Барнакиллу.
– Похоже, вы все тщательно обдумали, маленькая мисс, – сказал он, неожиданно наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку, но тут же одумался.
– Я стараюсь, Локлейн, правда стараюсь.
– У вас все получается, вы умница. Ну ладно, мы ляжем в одну постель, но я положу между нами подушку и свободное одеяло, чтобы защитить ваше целомудрие.
– Элис бы сказала, что я была всего лишь сорвиголова, у которой никого не было, – усмехнулась она.
– Почему? – удивленно спросил он.
– Ей нравился Августин, но других моих ухажеров она отшивала. Она говорила мне, что я отыгрываюсь за свою непривлекательность тем, что таким поведением привлекаю мужчин, заставляя оказывать мне особое внимание.
Локлейн фыркнул, почувствовав неожиданную вспышку ревности.
– А в чем же заключалось это особое внимание? – резко поинтересовался он, и его глаза блеснули.
Мюйрин пожала плечами.
– Ну, танцевали, катались на лошадях, на охоту ездили, беседовали.
Локлейн заметно успокоился.
– Я не вижу в этом ничего плохого. Моя сестра занимается тем же самым, и ее целомудрие при этом вне подозрений.
– Я рада это слышать. Приятно осознавать, что ты не какая-то ненормальная. С вами приятно поговорить. Вы очень, как это, понимающий. Сочувствующий. Вот Элис не разговаривает, она только отдает приказы, – сказала Мюйрин и задрала нос, изображая свою сестру.
Локлейн рассмеялся, расстегивая верхние пуговицы рубашки, и откатил одеяло на середину кровати.
– Когда-то я тоже знавал такого человека. Но теперь, кажется, начинаю понимать, почему Финтри кажется столь непривлекательным. Чего не скажешь о вас. Вы-то уж точно не уродливы.