А вместо горки просыпанной земли на полу оказалась стайка ярких бабочек. Они, кружась, поднялись в воздух и вылетели в окно.
И Димыч поднял на Себастьяна Тарасовича сияющие счастьем глаза.
***
- Что вы из меня монстра делаете? - возмущался Боболониус. - Почему это вы решили, что если они меня переживут, то все остальное тоже переживут? Вот увидят Колумбыча, и с копыт. Допрыгаетесь...
- Никто не делает из Вас монстра, дружок, - увещевающе молвила Алиса Сигизмундовна. - Просто Вы наиболее материальны, а Ваш облик прочнее всего связан в человеческом сознании с серьезной опасностью. Им нужно привыкнуть вовсе не к Вам, а к тому, что все их представления о мире рушатся, и вот это вот - о Вас - тоже. А это очень сложно, поверьте мне, голубчик. Я такое много раз видела. Вам, естественно, как существу куда более опытному и умудренному это в диковинку, но будьте же снисходительны к их молодости и неразумию...
- Щас, - буркнул Боболониус.
Картина эта не меняется вот уже часа два, а то и два с половиной. И разговор то и дело заходит в тупик. Переспорить Боболониуса можно но среди присутствующих таких счастливцев пока что нет. Они только теоретически представляют себе эту возможность и жаждут ее всеми фибрами своих исстрадавшихся душ.
Дело ведь вот в чем.
Вот уже неделю Тэтэ и Димыч живут вместе с Себастьяном Тарасовичем, занимая три комнаты из неизвестного им пока количества апартаментов.
Старик сразу предупредил их, что неделя - это минимальный испытательный срок, в течение которого и выяснится, как им быть дальше. И вот седьмой день минул, и надо бы знакомить потихоньку молодую пару с прочими жильцами их нового обиталища, но Боболониус упрямится по обыкновению, а все остальные здорово склонны подозревать, что именно он способен произвести на человеков самое сильное впечатление. После его появления на сцене они сразу определят - оставаться им тут или уходить, чтобы приискать себе другого старичка либо старушку с причудами попроще да попривычнее.
Димыч и Тэтэ уходить, само собой, не хотят, но уже понимают, что хоть Себастьян Тарасович в опеке и помощи особо не нуждается, да еще и сам кому хочешь поможет в трудную минуту, однако речь идет об ответственности гораздо более серьезной. И вот они уже несколько часов подряд, с раннего утра, сидят на взводе - вымытые, вычищенные до блеска и взволнованные не меньше, чем перед собственной свадьбой, а дом пуст. И никто не идет к ним. Только Себастьян Тарасович раз в двадцать минут появляется и извиняющеся разводит руками, да бубнят за тяжелой дубовой дверью, ведущей в его кабинет, несколько голосов.
И кажется Димычу и Тэтэ, что их никто не хочет видеть в этом доме.
- Боболониус, ведите себя прилично, - попросила Алиса Сигизмундовна.
- Будто я буян какой или там дебошир! Я и так веду себя прилично, а вы вот все как с цепи сорвались. Почему с Горацием не знакомите?
- Опять двадцать пять! - не выдержал пенат Гораций Фигул. - Отвезти бы тебя обратно, к берегам далеким...
- От такого же и слышу, - сообщил Боболониус.
- Вот что, - решительно сказал Себастьян. - Я настоятельно прошу тебя, Бобо, познакомиться с нашими соседями, и решить со всей серьезностью, устраивают ли они тебя в качестве будущих друзей. В том же случае, если ты примешь положительное решение, расскажешь им о своем происхождении. Их это не может не заинтересовать.
- Точно? - Боболониус прищурил желтый глаз. - Как в аптеке?
- Обижаешь...
- Ладно, давайте. Чего топтаться зря на одном месте и терять время?
Пошли уж нести сладость и свет юным и несмышленым душам.
И он решительно потопал вперед.
К каким только чудесам не успели привыкнуть Димыч и Тэтэ всего за семь коротких дней. И все же...
- Соберитесь и крепитесь! - попросил Себастьян Тарасович, появляясь на пороге их комнаты. - Боболониус хочет поговорить с вами. Только не нервничайте.
- Эй, ребята, я уже иду! - раздалось из темноты коридора.
Почему-то Димычу показалось, что звук идет слишком близко к полу, но он решил не морочить себе голову.
- Ой, мама, - негромко сказала Тэтэ, когда Боболониус возник в дверях их комнаты. И тут же спросила вслух, - Нет, ну причем тут мама?
- Невольные ассоциации, - машинально ответил Димыч. Он действительно прикидывал сейчас, у кого против кого нет ни малейших шансов - у Элеоноры против Боболониуса, или все же наоборот.
Себастьян Тарасович тревожно переводил взгляд на молодых людей и обратно.
- Это было в дни безумных извращений Каракаллы, - неожиданно выпалил Боболониус. - Мореплаватель Павзаний с берегов далеких Нила в Рим привез цветастых тканей, ну, что он там еще привез тогда? - поднял глаза к потолку, перечисляя, - благовония всякие, мартышек неограниченное количество, побрякушек, естественно; ковры, фруктов много, что правда, то правда - и большого крокодила! Я уже тогда был большой.
- Скромно сказано, - сказал Димыч, в то время как его уши отказывались верить тому, что они слышали.
Перед ним громоздилась огромная крокодилья голова и часть туловища, стоявшего на полусогнутых, массивных коротких лапах, обутых в сандалии. Крокодил был просто чудовищный - темно-зеленый, бесконечный, бугорчатый, и весь топорщился от жутких мускулов, которые шарами катались под его чешуйчатой шкурой. Его тело скрывалось в коридоре, словно пропадало в никуда, и от того, что не было видно хвоста - казалось еще страшнее. Даже смешные и трогательные сандалии положения не исправляли. Хуже он, крокодил приветливо улыбался, выставляя на всеобщее обозрение такой частокол зубов, что ну его на фиг! Прямо не крокодил, а мозозавр какой-то.
- Ну что, целоваться будем или просто, по-мужски, пожмем друг другу руки? - поинтересовался Боболониус, нарушая гробовое молчание.
***
Алиса Сигизмундовна родилась в августе 1448, и потому в этом году ей исполнялось 550 лет - по-своему круглая и знаменательная дата.
Праздновать решили без особых торжеств, в тихом домашнем кругу, среди своих.
Властная и строгая дама, происходившая из воинственного и славного рода польских князей Вишневецких - Алиса Сигизмундовна в первые дни наводила легкий ужас на Тэтэ, которая боялась ее больше, чем Боболониуса, Фофаню, Горация Фигула и даже жутковатого на вид Христофора Колумбовича вместе взятых. Однако месяц спустя обе дамы как-то незаметно спелись, и теперь по утрам их часто можно было застать на кухне, когда, проводив Димыча на работу, Тэтэ пекла пирожки - и не пирожки даже, а кулинарные шедевры - под строгим и чутким руководством старой княгини. А поскольку Алиса Сигизмундовна была страстной любительницей живописи, то отдыхала она обыкновенно в своем собственном портрете, который висел в голубой гостиной, и очень любила, чтобы Тэтэ сидела прямо под ним с вязаньем или вышиванием - это очень ее успокаивало.
А вскоре и сам Иловайский окончательно размяк и оттаял душой в новом обществе, и более не вздрагивал, когда наперерез ему, из стены в стену, шла высокая статная фигура в теплом шлафроке.
Алиса Сигизмундовна и при жизни сантиментов не любила, но привязалась к новым соседям с нежностью, которая поразила ее саму.
Так что теперь любому, кто посмел бы причинить вред либо обиду ее драгоценной Тэтэ или Деметрию (как она звала Димыча), пришлось бы иметь дело с разгневанным и весьма могущественным - надо заметить привидением.
Расцвел в их компании и пенат Гораций Фигул. Наконец он мог снова самозабвенно охранять этот дом и его обитателей от всего дурного и нечестивого, и он старался - видит Бог, он отчаянно старался.