— Это чудесно, — простонала она.
— У них хорошие сладости при дворе, — согласился Прес.
— Можете рассказать мне о Фордхэме? — спросила Керриган, взяв еще кусочек.
Прес и Арбор переглянулись.
— Что ты хочешь знать? — спросила Арбор.
— Каким он был до изгнания? Он всегда был таким пресыщенным?
Прескотт вздохнул, Арбор пожала плечами.
— Да, — сказали они одновременно.
И они вдвоем рассмеялись.
— Фордхэм всегда был личностью. Его отец это ненавидел. Он хотел, чтобы сын был копией его. Но при дворе это утомляет. Каждый день постоянной ненависти сказывается. Выжить можно, только ожесточившись. И Фордхэму пришлось так сделать. Пришлось быть жестоким, неуязвимым и непоколебимым, — объяснила Арбор.
— Он делал то, чем не гордится, и это давит на него. Хоть мы росли вместе, мы ни разу не видели его расслабленным.
Керриган тихо рассмеялась.
— Так он не сильно изменился?
— Боги, нет. Внешний мир полностью изменил его, — сказал Прес. — Та улыбка на балу прошлой ночью — я не видел, чтобы он смотрел так на кого — то на публике.
— Даже в стороне от толпы, — сказала Арбор, перебросив темные волосы за плечо. — Вряд ли это только внешний мир. Думаю, это ты.
Керриган покачала головой.
— Это вряд ли.
Прес переглянулся с сестрой.
— Те, с кем он сближается, страдают от последствий. Если он сдерживается, то это для твоей безопасности.
— Я слышала такое.
— Но он плохо старается, — сказала Арбор. — Это видно тем, кто его знает.
— Значит, Винтер заметила, — добавил Прес.
— И король.
— Отлично, — сказала Керриган. — Может, стоит открыть игристое.
Арбор рассмеялась.
— Теперь ты понимаешь.
Керриган выпила лишь один бокал. Достаточно, чтобы отогнать мысли о том, что от нее хотела Винтер. Она не могла пока никому рассказать. Она еще не решила, была ли это хорошая идея, могла ли она сделать это. Если это было возможным, она будет лицемеркой за страх того, что будет, если она выпустит Дом Теней? Она могла вывести Бен, Бей, Арбор и Преса из этой адской дыры, но она и выпустит ненависть Дома Теней в свой мир. Она жалела, что Винтер пришла к ней.
Арбор и Прескотт описывали бесконечные передряги, в какие попадали с Фордхэмом, пока росли. Она давно так не смеялась. Было приятно сидеть и слушать эти истории, пока они выпивали бутылку.
— И он был в сокровищнице, отчасти скрытый за статуей первого всадника дракона, Ирэны, и его отец вошел в комнату.
— Нет, — охнула она.
Дверь распахнулась, и они втроем вздрогнули от звука. Фордхэм вошел с силой бури. Петли скрипнули, он захлопнул за собой дверь. Он провел ладонью по идеальным черным волосам. А потом увидел Керриган и своих кузенов.
— Тяжелый день? — пошутил Прес.
— Я не хочу говорить об этом, — прорычал он и пошел в спальню. Дверь снова загремела.
Арбор и Прескотт скривились.
— Боги.
— Его отец? — угадала Керриган.
Они кивнули.
— Нам стоит пойти, — сказала Арбор. — Приходи к нам позже. Мы покажем, что это место не все ужасное.
Арбор поцеловала ее в щеку, Прес подмигнул ей, и они тихо пропали за дверью.
Керриган поднялась на ноги. Она могла бросить Фордхэма кипеть в одиночку, но после разговора с Пресом и Арбор не хотела. Она хотела увидеть Фордхэма, о котором они говорили ей. Того, кого еще не одолели его двор и ожидания. Даже если прошлая ночь все еще давила на нее.
Она тихо постучала в дверь.
— Фордхэм? Можно войти?
Миг тишины, а потом смиренное:
— Да.
Керриган открыла дверь и увидела его без рубашки и с развязанными шнурками штанов. Его мускулистая спина была будто вырезана из мрамора, и ей пришлось сглотнуть и отвести взгляд от места, где он стоял, раскрыв дверцы шкафа.
— Что случилось?
— Мой отец — расист.
Керриган почти рассмеялась.
— Ну, это так.
— Он отказывает тебе в аудиенции.
— Я не удивлена, Фордхэм. Ты не был уверен, что он примет тебя, когда ты вернешься. Теперь ты — торжествующий герой с местом в Обществе для него. Думаешь, он хочет видеть тебя как того, кто дружит с полуфейри, когда он может использовать тебя для всего остального?
— Я в курсе махинаций отца, — он надел свободную белую тунику через голову. Она не видела его не в черном, от этого растерялась. — Я думал, он захочет двух всадников дракона при дворе. Я думал, его предрассудки уступят его любви к власти.