— Пся крев! — пробормотал капитан, окончательно приходя в сознание. — Похоже, я сам добровольно поперся в ловушку!
Он открыл глаза и обнаружил, что лежит на полу в большой светлой комнате. Тут же, в кресле, сидел профессор Яблоновский со своим неизменным портфельчиком, пристегнутым браслетом к левой руке. Правая рука профессора оставалась свободной. Зато ноги у него были связаны. А напротив, в таких же креслах, сидели двое мужчин. Если бы не связанные ноги профессора и не пистолет в руках одного из них, можно было бы подумать, что эти трое ведут приятельскую беседу. Тем более, что тон, которым австриец обращался к почтенному профессору, был вполне дружеским.
— Господин профессор, — терпеливо, видно, уже не первый раз, растолковывал он поляку, — ведь вы же умный человек. И ученый. И наверняка, проанализировав ситуацию, поняли, что иного выхода у вас нет. И разумеется, вы также отдаете себе отчет в том, что мы ни перед чем не остановимся для того, чтобы добыть интересующие нас документы. Уверяю вас, ни перед чем! И все-таки нам бы хотелось достигнуть желаемого самым гуманным путем.
Мы вовсе не желаем лишать вашу родину такого выдающегося ученого, так что от вас зависит, какими способами мы станем действовать. Неразумное упорство ни к чему хорошему не приведет. Еще раз спрашиваю: как отпереть замок на этой цепочке?
— Не знаю, — ответил профессор.
— Отдаю должное вашему чувству юмора, — скривился австриец. — К сожалению, не могу разделить ваше хорошее настроение, время не терпит. Ведь нам же отлично известно, что вы ежедневно снимали с руки портфель и прикрепляли его к ножке кресла в вашей спальне. Видите, нам все известно, так не заставляйте же нас прибегать к средствам, которые могут освежить вашу память.
Профессор молчал.
— Что ж, я уже сказал — времени в нашем распоряжении немного. Придется все-таки к этим средствам прибегнуть.
И обратясь к своему спутнику, австриец приказал:
— Ганс, принеси плитку и поставь вариться картошку. А что со вторым? Проверь, не пришел ли он в сознание?
Человек, которого назвали Гансом, громко расхохотался.
— И проверять нечего, — самоуверенно заявил он. — После моего удара раньше чем часа через два не очухается.
— Должен сознаться, твой план удался на все сто! — похвалил Мартин Гроссман коллегу. — Глупец сам полез в ловушку. Незапертая дверь — это вещь!
— Этого бразильского дурня я сразу приметил, — похвастался Ганс. — Видел, как он в такси ехал за нами через весь Стокгольм. Недаром он еще в гостинице показался мне подозрительным. Ну да ничего, теперь он в наших руках. Вот только одно беспокоит — не успел ли он в «Минерве» кого предупредить?
Мартин Гроссман успокоил коллегу:
— Наверняка не успел, ведь выскочил из отеля следом за нами. Я тоже думаю, что никакой он не бразилец, а агент одной из коммунистических разведок. Профессор, вам знаком этот человек? Ведь его же приставили охранять вас. Вас и вашего ассистента.
Профессору совсем не надо было притворяться удивленным, он и в самом деле был удивлен.
— Нас? Первый раз вижу этого человека, — ответил он.
— У него бразильский паспорт, не фальшивый, — сказал Ганс. — В нем визы почти всех стран мира, ювелир изъездил весь свет. Правда, в коммунистические страны не очень стремился, был только в Советском Союзе три года назад, всего неделю в Москве. Думаю, тут Яблоновский нам не соврал. К тому же бразилец хранит в сейфе отеля изумруды большой ценности.
Гроссман возразил:
— И тем не менее я уверен, что это не просто ювелир, а один из наших соперников. Вот только не знаю, кто именно. Может, тоже из ЦРУ?
— Вряд ли, — возразил Ганс. — Не замечено никакой связи между ним и тем молодым дурнем. И с его помощницей тоже. А когда приканчивали Зигфрида, его не было в отеле, это установлено точно. Скорее уж французская разведка. Или израильская.
— Что ж, когда придет в себя, спросим его об этом, думаю, заставим парня разговориться. Пока же давай сюда картошечку.
Ганс вышел и вскоре вернулся с небольшой электрической плиткой и алюминиевой кастрюлькой, в которой была неочищенная картошка, залитая водой. Включив плитку, Ганс поставил на нее кастрюльку.