Нельзя было сказать того же об ассистенте профессора. Никакой радости не отражалось на его лице, напротив, выглядел он недовольным. Впрочем, при более внимательном взгляде становилось ясно — ассистент просто неважно себя чувствует с перепою. Да и что удивляться, если за трое последних суток, проведенных в Швеции, молодой инженер почти не спал, решив напоследок как следует покутить в баре отеля «Минерва-палас»? И уж так погулял со своими собутыльниками, что даже ко всему привыкшие бармен и официанты только диву давались: в анналах много повидавшего отеля «Минерва-палас» не отмечено подобного. Зато наверняка отметили бы в полицейских протоколах, не воспрепятствуй этому ставший чрезвычайно бдительным Бертиль Свенссон, который, впрочем, пожертвовал собой и сам принимал участие в веселых попойках, разумеется, для блага дела. И надо честно сказать, высокий чин шведской тайной полиции не посрамил доброго имени шведов! Он не только громко, хотя и не очень музыкально пел на польском языке вместе с поляком любимую песню польских пьянчуг «Гураля», но даже по собственной инициативе, войдя в раж, отхватил на одном из столиков такого «куявяка», что голландцы, американцы и англичане, участвующие в попойке, не помнили себя от восторга. Потом Свенссон признался, что женат на польке, отсюда и такое знание польского фольклора и польского языка, на котором он общался с похищенным бандитами профессором Яблоновским и безуспешно попытался пообщаться также и с подозрительным бразильцем.
Одним из участников упомянутого прощального кутежа был и бразильский ювелир… Теперь, когда в радиусе трех метров от профессора Яблоновского всегда крутилось минимум два шведских полицейских, польский разведчик счел своим долгом позаботиться о младшем из польских ученых. И не потому что боялся — его тоже могут похитить. Нет, этот легкомысленный болтун вряд ли кому был нужен, но по легкомыслию мог выболтать какие-нибудь из известных ему секретов кому-либо из нежелательных иностранцев, тесным кольцом окружавших щедрого собутыльника. Да и следовало остерегаться возможных актов мести со стороны немецкой разведки. Раз профессор Яблоновский со своим портфелем стал недосягаем для них, они могли выместить злобу на оставшемся без присмотра втором ученом. Правда, особой симпатии к последнему капитан не испытывал и не переставал удивляться, как такую безответственную личность могли послать в столь ответственную загранкомандировку, тем не менее присущая капитану добросовестность заставляла его исполнить долг.
Вот только удивляло, почему ни сам профессор, ни руководство «Шведского атома» не попытались хоть немного укротить пылкий нрав молодого человека, заставить его вести менее разгульный образ жизни, в конце концов дорогостоящие кутежи польский инженер оплачивал не из собственного кармана, а из бюджета того же «Шведского атома» и Польской Академии Наук. Впрочем, «Шведский атом» настолько богат, что мог себе позволить не мелочиться. Их дело…
И капитан Выганович радовался не меньше офицера тайной шведской полиции, когда оба польских ученых в этот прекрасный вечер были благополучно доставлены на борт польского парома.
Что же касается остального, капитан был доволен далеко не всем: первое дело, не углядел за профессором и допустил, чтобы его похитила конкурирующая фирма. Не стоит говорить и о том, как он опростоволосился, пытаясь освободить профессора, как попался в расставленную ловушку. Ну можно ли глупее вести себя? Надо было действовать осмотрительнее, хладнокровнее. Правда, все закончилось благополучно, но он должен был заранее разобраться, кто такой Бертиль Свенссон, ведь на помощь с его стороны всегда мог рассчитывать. Вряд ли все завершилось бы так же благополучно, действуй он в одиночку на вилле, где засели враги.
Ну, и еще Марго. Тут уж он свалял такого дурака, что при одной мысли о последней встрече с девушкой у него начинали гореть щеки. Так обмануться в ней! Неужели сам не мог понять, что брелок с Нефертити еще ничего не означает! Марго спасла ему жизнь, а он в благодарность оскорбил девушку. Она его, возможно, и в самом деле полюбила, вон как безоглядно бросилась на помощь, ведь, если честно, то только благодаря ей все завершилось благополучно, а он вел себя по отношению к ней как последний негодяй. Или, того хуже, дурак! Принять эту чистую, умную, храбрую девушку за агента ЦРУ… Нет, Михал не мог простить себе такой ошибки, и постоянные угрызения совести доводили его до бешенства…
Отъезд польских ученых капитан наблюдал издали. Правда, на причал в Устаде он приехал заранее, но тут же понял, что не только причал и небольшое здание морского вокзала, но и близлежащие улицы кишмя кишат агентами шведской полиции. Всех входящих тщательно проверяли, изучали документы. В такой ситуации становилось опасным появление у парома, если он не собирался сам на нем отъезжать. Вот почему капитан издали наблюдал за тем, как подъехали машины, доставившие польских ученых, как те прошли на паром. Затем капитан зашел в небольшое кафе, выпил чашечку кофе, по здешнему обычаю поданного со сливками, и лишь через полчаса рискнул опять выйти на улицу, поближе к сверкающему всеми огнями парому «Гриф». Трап уже был убран. Вот теперь у капитана, как и у его шведского коллеги, камень свалился с сердца.