— Извини, — Джек в раскаянии готов был провалиться сквозь землю. — Извини меня, сестренка. Нервы…
Кэй протянула кузену руку.
— Ну, что ты, не извиняйся, я же понимаю. И ничуть не обижаюсь на тебя. Нервы у всех нас натянуты до предела.
— Ну, я бы не сказал, что у всех, — покачал головой молодой человек. — Я бы не сказал.
— Ты имеешь в виду папу? Да, по его внешнему виду не скажешь, что у него нервы не в порядке.
— А есть ли у него они вообще? — вырвалось у Джека.
— Ну, что ты! Просто папа очень сильный человек. И не любит показывать, что делается в его душе. И маску невозмутимости он не снимает даже перед самыми близкими ему людьми. Джек, ты можешь немного посидеть со мной? Тут так пусто… И мне так… — Губы девушки предательски задрожали, она с трудом удержалась, чтобы не расплакаться в голос.
Горячая волна нежности залила сердце молодого человека. Он нежно погладил дрожащую ручку:
— Бедная моя малышка… Ну конечно же, я с удовольствием посижу с тобой. А почему так дрожит твоя рука? Тебе холодно?
— В последнее время мне всегда холодно, — тихо пожаловалась девушка. — Знаешь, с тех пор, как…
Джем заботливо закутал в плед вытянутые к огню маленькие ножки.
— Какой ты добрый, Джек! И такой внимательный ко мне.
— Глупости, — пожал плечами молодой человек. И вдруг отчего-то смутился. Чтобы скрыть смущение, он наклонился над ящиком с дровами. — И в самом деле, как-то зябко тут. Подброшу-ка еще полено. И придвину свое кресло к самой решетке камина.
— Джек… Только не смейся надо мной, но мне бы хотелось, чтобы ты сел поближе. Мне тогда как-то спокойнее…
Джек поспешил выполнить просьбу кузины. Она прикоснулась пальцами к его руке.
— Знаешь, я вот часто думаю… Не представляю, что с нами будет, если ты нас покинешь. Хотя понимаю, тебе следует это сделать.
— Глупости, — снова в смущении повторил Грэнмор. Ничего другого ему как-то не приходило в голову. — Даже и не говори об этом. Не для того я приехал, чтобы теперь бросить вас и бежать.
— Так ты не оставишь меня одну? Правда? — девушка решилась наконец поднять глаза, окаймленные удивительно длинными ресницами.
— Да, ведь я тебе уже сказал, — Джек пытался за напускной грубостью скрыть одолевавшую его жалость к кузине. — Ну как я могу оставить тебя одну теперь, когда… — он запнулся, — … когда тебе не хочется оставаться одной.
Тонкие пальчики сильнее сжали его руку.
— Знаешь, мне очень нравится, когда ты со мной так строг. Ты и в детстве частенько покрикивал на меня. Помнишь?
— Ну, это ты сочиняешь. Чтобы я осмелился на тебя прикрикнуть? Не было такого.
Джек боялся пошевелиться, боялся спугнуть робкую ручку.
— Да нет же, ничего я не сочиняю. Вот на этом самом месте, — девушка кивнула в сторону лестницы. — Ты был вождем команчей, а я не соглашалась быть львом. Ведь на мне было светлое платье, я его надела первый раз и очень боялась испачкать, если буду на четвереньках спускаться с лестницы. Да и упасть боялось, ведь спускаться пришлось бы задом. Как ты тогда на меня кричал! Обзывал трусихой, недотепой, салонной куколкой. Роберт тоже… тут ее голос предательски задрожал, — Роберт тоже рассердился на меня. Вы с ним были правы, я и в самом деле всегда была трусихой. Вот и теперь… Но что я могу поделать? Ведь я не виновата, что такая…
Джек Грэнмор задумчиво смотрел в огонь. Он тоже вспомнил эту сцену из такого далекого детства.
— Да, да, помню. Потом я долго не мог смыть с лица татуировку. Вместо акварели раскрасился тушью, чтобы лучше держалась. И она действительно очень хорошо держалась, — он даже рассмеялся, вспомнив об этом.
— А мое новое платье все равно было испорчено. И все из-за той самой туши. В наказание ты плеснул ею на мое новое платье.
— Какой же я был несносный… сорванец!
— О, ты еще не знаешь, каким несносным ты был! — подтвердила Кэй. — Сколько я от тебя перетерпела, сколько слез пролила! Но плакала только тогда, когда никто не видел. А то бы ты и вовсе задразнил меня: «плакса-вакса, трусиха несчастная». И никогда никому не жаловалась.
Полено в огне с оглушительным треском раскололось на две части. Далеко разлетелся сноп золотых искр.
Вздрогнув всем телом, Кэй со слабым криком инстинктивно прижалась к молодому человеку.
— Как я испугалась! Видишь, до сих пор осталась трусихой, и тут уж ничего не поделаешь.
— Не надо бояться, — он сжал ее тонкие пальцы.
— Нет, сейчас я уже не боюсь. И знаешь, что я хочу тебе сказать? Уже тогда, когда ты был вождем команчей… в коротких штанишках, обшитых бахромой, наверняка срезанной с обшивки какого-то дивана, уже тогда я чувствовала себя в безопасности под твоей защитой. И по всей вероятности, такое чувство осталось еще с тех времен, — тихо закончила девушка.