Сжав зубы, Гарри Гопкинс продолжил свои поиски. Нет, он не отступится, пусть даже придется искать до утра!
Вот опять выпуклость. Точно такая же. Нажал на нее просто для порядка, и вдруг что-то щелкнуло. Из-под нижней крышки стола с шуршанием выдвинулся плоский ящичек, заполненный бумагами.
Взяв в руки лежащий сверху листок и взглянув на него, следователь с торжеством воскликнул:
— Христофор Течуанпек!
От неожиданности врач выронил сигару.
— Что вы сказали?
— Христофор Течуанпек! — повторил лейтенант. — Вот оно, настоящее имя и фамилия хозяина этой квартиры.
И принялся просматривать одну за другой бумаги из тайника.
Врач подошел к нему.
— Что-нибудь интересное?
— Как для кого. Для одного человека, например, эти бумажки означают большие неприятности в недалеком будущем.
Сложив документы, обнаруженные в тайнике, в свой портфель, он добавил:
— Ради этих бумажек стоило и десять раз на мелкие кусочки разобрать сей драгоценный предмет меблировки, — кивнул он на стол.
Следующая комната, видимо, служила спальней. У стены там стоял большой сундук, окованный каким-то матовым металлом. Массивный висячий замок на таких же петлях даже на первый взгляд казался очень нестандартным и трудным для отпирания, но на деле он занял у лейтенанта вдвое меньше времени, чем замок во входной двери.
Яркий свет заиграл всеми цветами радуги на чем-то сказочно прекрасном, как только лейтенант откинул крышку сундука.
Доктор вскрикнул от восхищения.
— Что это? Одеяние из перьев колибри?
— Что-то в этом роде. И стоит баснословно дорого, не одну тысячу фунтов. А для знатока и вовсе вещь бесценная. Ага, вот и второе, — сказал лейтенант, пошарив в сундуке. — Так сказать, комплект.
— Какой комплект? — не понял врач.
— Думаю, для совершения торжественного обряда принесения богине человеческих жертв.
— Не понимаю.
Объяснять было некогда, предстояло еще многое сделать, а времени совсем не оставалось.
Прежде чем извлечь из сундука ритуальные одежды, Гарри Гопкинс внимательно их осмотрел. И правильно сделал. В ослепительном электрическом свете — пришлось подключить и ручной фонарик — зоркий глаз молодого человека обнаружил на ярком оперении едва заметную темную полосу.
— Доктор, вы видите вот это? — сунул он под нос врачу разноцветный ворох.
— Постойте… Вроде бы волосинка?
Осторожно кончиками пальцев лейтенант приподнял шелковистую черную волосинку.
— Да, и в самом деле волос. В случае необходимости, доктор, будете свидетелем — волос обнаружен на вот этой ритуальной одежде.
— Вы придаете этой волосинке такое большое значение, сэр?
Осторожно завертывая бесценное вещественное доказательство в папиросную бумагу, следователь ответил;
— Да, я почти уверен, что кое-кого она может завести очень далеко. Возможно, даже на виселицу…
XXVII. Ордер на арест
Мистер Дрейк уже полчаса безуспешно сражался с мушкой. Ответственную процедуру завязывания мушки он никогда не поручал камердинеру. Для того, чтобы завязать как следует мушку, говорил полковник, нужно иметь особую чувствительность в пальцах.
На этот раз, похоже, чувствительность не помогала. Две измятые, распотрошенные мушки валялись на туалетном столике, и все говорило о том, что такая же судьба ждет и третью.
Взглянув на часы, полковник Дрейк не смог удержаться от проклятия. Если уж не заладится, то хоть тресни… А королевский советник наверняка уже рвет и мечет — еще бы, срывается партия в бридж.
— А вы откуда тут взялись? — Полковник не верил своим глазам, увидев на пороге гардеробной лейтенанта Гопкинса. Тот безмятежно улыбался, как будто появление в неурочный час в доме полковника Дрейка было самым ординарным событием.
— Прошу извинить меня, сэр, — сказал он свободным, самым что ни на есть великосветским тоном. — Ваш камердинер схватил мою визитную карточку, велел мне ждать, а сам отправился с ней неизвестно куда. А поскольку я ждать не могу ни секунды…
От резкого рывка третья мушка порвалась и в ярости была отброшена к двум ее предшественницам.
— И вы не могли подождать, лейтенант?
— Никак не мог, полковник.
— А вам не пришло в голову… Случайно вам не пришло в голову взглянуть на часы, сержант?
На Гарри Гопкинса не подействовал ни ледяной тон начальника, ни именование его сержантом. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что совершенно непозволительно пренебрегает всеми правилами хорошего тона, но был тверд и невозмутим. Пожилые джентльмены имеют право быть в эту позднюю вечернюю пору раздражительными, особенно, если у них никак не завязывается мушка, но дело превыше всего!