Вот так остались неясными обстоятельства смерти общительного швейцарца Зигфрида Лахмана. И не было пока ответа на вопрос, удалось ли Михалу Выгановичу обмануть своим поддельным шрамом тех, кто столько труда и изобретательности потратил на то, чтобы сфотографировать бразильского ювелира в костюме праотца Адама. А Выганович очень старательно обновлял театральным гримом, называемом в просторечии «вишневкой», длинный шрам, пересекающий добрых две трети капитанова живота. И вообще, у бедного капитана с этим шрамом было немало хлопот. Во-первых, провести темно-красную черту точно в соответствии с полученной через связника фотографией, а затем покрыть ее тонким слоем коллодия, образующего прозрачную пленку. И все равно «шрам» растворялся в воде, особенно, если делать ее погорячей. Вот и приходилось капитану, принимая ванну, напускать в нее воды столько, чтобы произведение искусства оставалось наверху и его можно было с удобствами сфотографировать. Приходилось при этом прибегать к различным ухищрениям, чтобы ввести противника в заблуждение и заставить его поверить, будто ванна полна воды, например, держать подошвы у самого объектива.
Как уже говорилось, вскоре объектив исчез, а капитан так и не знал, обманул ли его шрам наблюдателей, поэтому был вынужден постоянно быть начеку, ведь возможны и другие сюрпризы. Однако день проходил за днем, а ничего не происходило. Похоже, капитана оставили в покое. Надолго ли? Во всяком случае хитроумные приспособления из ванной забрали, а явно связанного с ними швейцарца уже не было в живых.
Вечером в роковой день «самоубийства» швейцарца бар отеля «Минерва» был особенно оживленным. Здесь собрались почти все проживающие в отеле. Естественно, разговоры велись о человеке, который до сегодняшнего дня почти из вечера в вечер был постоянным клиентом бара, проводя в нем долгие часы. Кик известно, швейцарец был очень общительным человеком, поэтому многие не один раз выпивали вместе с ним и часто за его счет. Нет, в щедрости ему как раз не откажешь! И хотя гости «Минервы», как правило, были людьми не бедными, но ведь общеизвестно, что богатенькие очень любят, чтобы за них платили. А швейцарец никогда не скупился, что бы там ни наговаривал на него злобный администратор.
«Король репортеров» Свен Бреман сидел за стойкой бара на своем обычном месте. Вот уж кого нельзя было назвать веселым и разговорчивым в этот вечер! Репортер был на редкость угрюмым, и, наверное, поэтому отказался от обычного пива, переключившись на более крепкие напитки. Будучи во всем оригинален, репортер и тут остался верным себе. Он попеременно пил: порцию джина, затем порцию виски, затем солидную порцию чистой «выборовой», которую, похоже, предпочитал остальным сортам водок. Такая адская смесь давно бы свалила с ног любого, но только не Свена Бремана. Да, и в этом отношении он превосходил своих земляков, хотя шведы, как известно, не дураки выпить.
Капитан не обнаружил ни одного свободного столика. Не хотелось присаживаться к знакомым, хотя в последних недостатка не было, и бразилец решил тоже занять место за стойкой бара. Высокий табурет рядом с репортером оказался свободным.
Не успел он осушить первой порции виски, как репортер протянул ему измятую газету со словами:
— Вы уже видели, как меня тут обкорнали?
И такая искренняя горечь прозвучала в голосе журналиста, что бразилец послушно взял в руки газету. Это оказалась вечерняя «Квельспостен». Большая статья под заголовком «Самоубийство в „Минерва-палас-отеле“» занимала четыре полосы.
Бразилец вежливо удивился.
— Вот это ваша статья? Сужу по заголовку, к сожалению, не знаю шведского, поэтому статьи не читал. Но она же очень большая! Вы говорите — обкорнали?
— Еще как! — совсем перестал владеть собой репортер, почти выкрикнув последние слова. — Это не моя статья!
— Так ваша или не ваша? — не понял глуповатый бразилец. — Ведь вот же под ней стоят ваши инициалы.
Свен Бреман разбушевался:
— Одни инициалы и остались от всей статьи! Уж я им покажу, когда вернусь в Мальмё. И даже заголовок испоганили! Слово «самоубийство» должно стоять в кавычках, а они, видите, что сделали?!
Капитан продолжал играть роль недалекого бразильского ювелира.
— Насколько мне известно, — осторожно начал он, — герр Лахман покончил жизнь самоубийством. Повесился у себя в номере. Горничная обнаружила это утром… Да и полиция пришла к тому же выводу.
— Полиция! Не смешите меня! Банда трусов, а не полиция!
Свен Бреман одним глотком осушил стоящий перед ним бокал и жестом велел бармену подать следующий.
— Полиция! — саркастически повторил журналист. — Всегда для них самое важное — только бы все было шито-крыто, не задеть бы кого из сильных мира сего… А леска? Впрочем, что я тут буду вам толковать, все равно ничего не поймете. Хотя…
И тут Свен Бреман, неожиданно перейдя на «ты», закончил совсем уж непонятно:
— … хотя, возможно, ты лучше меня все знаешь!
— Какая леска? — недоумевал бразилец, решив пропустить мимо ушей непонятные намеки журналиста. — На которой повесился герр Лахман? А она при чем тут?
Капитан очень надеялся, что выпивший журналист проболтается, но недаром Свен Бреман был явлением уникальным. Выпитое не только не свалило его с ног, но даже не развязало язык. Не отвечая на вопрос бразильского ювелира, он обратился к бармену:
— Опять пустые бокалы! Повторите мне и этому господину.
Бармен оказался в затруднении. «Повторить» ювелиру было просто, а вот как быть с журналистом, который потреблял столь разнообразные напитки? Что именно повторить?
Поэтому отважился спросить:
— А уважаемому герру редактору что подать?
— То же самое, что и этому господину. Это мой приятель. Он бразилец и торгует изумрудами.
— В таком случае попрошу два апельсиновых сока! — быстро заказал бразилец.
Свен Бреман или не расслышал того, что сказал дон Перейра, или был уже так пьян, что не обратил внимания на то, чем наполнили поставленный перед ним бокал. Не дожидаясь «приятеля», он одним махом осушил свой бокал, и его как громом поразило. Вытаращив глаза и разинув рот, он какое-то время не мог прийти в себя, а, придя, заорал на бармена:
— Что за гадость вы мне подсунули?
— Апельсиновый сок! — ответил струхнувший бармен. — Вы же сами велели — то же, что и вашему другу.
— Убил! Опозорил! — продолжал бушевать Свен Бреман. — Весь мир узнает — Свен пьет апельсиновый сок за здоровье самоубийцы! Каково! Если узнает кто из моих собратьев по перу, стыда не оберешься! Позор на всю Швецию! Это ты заказал такую гадость? — грозно вопросил он бразильского ювелира.
И столь грозен был этот тщедушный репортер, что бразилец не сразу ответил. Бармен решил взять вину на себя, спасая гостя отеля от гнева известного всем шведам неукротимого «короля репортеров».
— Нет, это я ошибся, очень прошу меня извинить, закрутился. Чего изволите заказать? За счет отеля.
Журналист, однако, так же быстро остыл, как и вспыхнул.
— Вы очень удачно ошиблись, уважаемый, — милостиво бросил он бармену. — Мой приятель должен пить апельсиновый сок, должен пить много апельсинового сока. А знаешь, почему?
— Почему? — спросил уже давно ничему не удивляющийся бармен. За годы работы в баре «Минерва-палас-отеля» еще и не такое доводилось слышать.
— Потому что он болен. Тяжко болен. Ведь это правда, приятель? — обратился он к бразильцу.
Капитан Выганович решил подыграть журналисту, появлялись шансы кое-что прояснить.
— А вы откуда знаете? — удивился бразильский ювелир. — И в самом деле, врачи рекомендовали мне воздерживаться от крепких напитков, ведь совсем недавно мне делали серьезную операцию. Желчный пузырь, знаете ли…
— Так это же великолепно, мой друг! — в полном восторге вскричал репортер и со всей силы ткнул ювелира в плечо, видимо, желая ободряюще похлопать. — Операция желчного пузыря! После нее остается такой большой, красный шрам! Чудесно! Просто замечательно!
— Не понимаю, с чего это ты так радуешься? — перешел на «ты» и бразилец. — Что тут хорошего?