«Утром солнце светило, и было жарко. Мицци вела себя нехорошо и напачкала на лестнице. За это Сьюзен наказала ее. Мицци громко кричала, когда ее били. Днем было очень много мух, они кусались, и мы убивали их кожаной хлопушкой. К обеду ждали гостей, и Кэт резала цыплят. Фрэнсис приготовлял мороженое. А один цыпленок с отрезанной головой вовсе не умер, а смешно прыгал по всей кухне. А Джон сказал, что незачем детям смотреть на такие вещи. А потом мы играли в индейцев, и Джек поранил себе палец…»
Следующая страница не сохранилась.
«…и с этой ореховой скорлупой котенок бегал по двору и жутко мяукал. А вечером мы все получили мороженое. Очень хорошим был этот летний день.»
Гарри Гопкинс нахмурил брови.
— «Очень хорошим был этот летний день», — задумчиво повторил он. — Мицци побили, мух убивали, Джек поранил себе палец, а цыпленок с отрезанной головой прыгал по кухне. И в самом деле, одни только приятные вещи.
Затянувшись сигаретой, лейтенант стал размышлять о странном характере ребенка, который из всех впечатлений летнего дня отобрал такие, прямо скажем, специфические, и находил, что они сделали летний день приятным.
Интересно, что еще в этой тетрадке? «Стилистическое упражнение», переписанное, по всей вероятности, из учебника. «Диктант». А вот две страницы, целиком исписанные одинаковыми по смыслу предложениями, отличающимися лишь формой выражения одной главной мысли: «Насекомые — живые существа. Их нельзя мучить. Насаживать бабочек живьем на булавки — варварство, недостойное культурного человека».
Ага, такого рода предложения обычно пишут в наказание, с воспитательной целью. Сколько раз ему самому приходилось писать фразу: «Ложь это трусость». Впоследствии жизнь не раз убеждала в обратном: зачастую человеку требуется гораздо больше проявить мужества, чтобы солгать, а не ляпнуть правду. Да, милым ребенком был владелец тетради, ничего не скажешь. С удовольствием наблюдал за предсмертными судорогами цыплят и накалывал бабочек на булавки живьем.
Интересно, кто же это писал? Покойный Роберт Хоуп или Джек Грэнмор? Ведь по его рассказам, в детстве он годами жил в доме своего дяди.
Грэнмор, Грэнмор… — Стряхнув с сигареты пепел, лейтенант проследил, чтобы вместе с ним не упала на сухие опилки искра. — Что он, собственно, сейчас делает в этом доме? Случайно ли, что он обязательно присутствует при всех подозрительных обстоятельствах последнего времени? Ведь он был в музее в ту роковую ночь. И сюда, на чердак, вбежал первым. Кто знает, сколько прошло времени прежде чем мисс Хоуп зажгла свет… В темноте он успел бы кое-что сделать…
Так, полистаем еще тетрадь. Больше ничего интересного. Упражнения, которые выполняет большинство английских школьников. В конце тетради между страницами лежала промокашка. Ленточка, на которой она держалась, прикреплялась к обложке наклейкой, изображающей толстощекого розового ангелочка.
Лейтенант Гопкинс долго рассматривал этого ангелочка. Уж очень не подходил он к тому, чем были заполнены страницы тетради. Почему именно ангелочек?
Осторожно положил следователь тетрадь на шаткий столик. Что-то удержало его от того, чтобы швырнуть ее опять в кучу рухляди. Вон там еще какая-то смятая запыленная тетрадь.
Собственно, не тетрадь, а несколько уцелевших от нее страниц. Ровные линейки, заполненные крупным детским почерком и нарисованные детской рукой красками картинки. Да, эта тетрадь совсем плохо сохранилась, трудно что-либо разобрать. Хотя нет, вот довольно четко: «Задание № 3. Летний день». Да, учителя не баловали своих подопечных разнообразием тем.
«Солнце ярко сияло. Цветы сильно пахли. Что за жизнь без цветов? Летом цветы очень красивые. Без них жизнь была бы совсем грустная. Я обязательно всегда хочу… — следующие слова были старательно замазаны чернилами, так что их не удалось прочитать, — хотя бы самый скромный цветочек».
Это наверняка писала мисс Хоуп, решил лейтенант. Дальше следовало уже знакомое стилистическое упражнение. Остальные страницы тетради не сохранились.
На серой обложке виднелся какой-то выцветший рисунок. Поднеся его ближе к свету, лейтенант с трудом различил человеческий силуэт, вот только на голове что-то странное. Что бы это могло быть? Стряхнув пыль, он разобрал — да, конечно, это типичный головной убор индейца из перьев, очень неумелое изображение.
И опять Гарри Гопкинс испытал ощущение — что-то здесь не так. Ангелочек и воинственный индеец? Ну и что же? На наклейках часто изображены ангелочки, а индейцев любят рисовать многие дети. И часто рисуют их на обложках своих тетрадей. И все-таки…
Лейтенант долго просидел на чердаке, раздумывая и куря сигарету за сигаретой. Индеец и ангелочек, цыпленок без головы и цветочки.
Да, тут было над чем подумать.
XVI. Неро
Неро и в самом деле оказался плохо воспитанным псом. Стоило Кэй хоть ненадолго выпустить его из поля зрения, как он тут же умудрялся устроить какое-нибудь безобразие.
Кроме Кэй, собака больше никого не слушалась. Да, признаться, и Кэй не всегда удавалось заставить его повиноваться. Так, несмотря на стремление девушки приучить его к Джеку, пес ни за что не шел на знакомство и по-прежнему косил на Грэнмора налитым кровью глазом. Хорошо, что Джек не настаивал на более близких контактах, иначе неизвестно, чем бы это кончилось.
Например, с лейтенантом приключилась очень неприятная история.
Услышав грозный, несмолкаемый лай, Джек и Кэй взбежав по лестнице, застали в коридоре второго этажа такую картину: черное мускулистое тело извивалось в крепких руках лейтенанта. Оскаленные клыки яростно пытались впиться в эти руки. Мощными бросками пес отчаянно пытался освободиться, но пальцы лейтенанта все крепче сжимали его шею. Постепенно лай и ворчание сменилось бессильным хрипом, из раскрытой пасти стекала пена густой слюны, повис кроваво-красный язык. Дыхание собаки стало прерывистым.
Подбежав, Кэй схватила пса за ошейник:
— Неро!
Лейтенант разжал пальцы.
— Полагаю, что такого рода бестию лучше все-таки держать взаперти, — сказал он вежливо, ничуть не сердясь, как о деле обычном.
Достав шелковый носовой платок, он старательно обтер пальцы. На белоснежном шелке отпечатались ржавые пятна.
— Он укусил вас? — в волнении вскрикнула девушка. — Ох, мне так неприятно!
— Глупости, просто царапина. Хорошо, что вы явились вовремя.
— Мне страшно подумать, чем это могло бы кончиться! Знаете, иногда он действительно превращается в кровожадную бестию…
Лейтенант улыбнулся:
— Думаю, ничего страшного бы не произошло. Просто, мне пришлось бы проявить к нему большую строгость, чем он заслужил. Разве животное может отвечать за свои поступки? Мне как-то уже пришлось иметь дело с представителем этой породы, и смею вас уверить, ни одна из сторон не получила от этого удовольствия.
— Еще раз приношу за него мои извинения. Я была уверена, что он спокойно сидит под столом…
И Кэй одарила лейтенанта одной из своих самых обаятельных улыбок.
Джека совсем не удивило, что после этого Гарри Гопкинс растаял окончательно. Лично он, Джек, за такую улыбку позволил бы ее псу вволю искусать себя.
Неро был сделан строгий выговор, его щелкнули по носу и в наказание заперли в комнате. Впрочем, в заточении он пробыл недолго, ибо устроил там такой концерт, что Кэй пришлось отказаться от этой репрессивной меры.
Видимо, наказание ничему пса не научило. Не прошло и двух часов, как он ускользнул от хозяйки и снова набезобразничать. Похоже, ему ничего не стоило открыть дверь, запертую на засов. Во всяком случае, навсегда останется тайной, каким образом ему удалось проникнуть в загородку к фазанам, со всех сторон окруженную высокой сеткой.
Бедные птицы в дикой панике метались в загоне, пытаясь спастись от страшного зверя. Облаком взметнулись разноцветные перья. Отчаянные вопли несчастных привлекли внимание людей. Сьюзен бессильно ломала руки и рыдала в голос:
— Эта дикая бестия передушит всех птиц! Где же барышня?
Кэй нигде не было видно.