Гопкинс поднялся с места, собираясь уходить.
— Очень жаль. Это необходимое условие для того, чтобы затушевать дело.
— Но он же позор фирмы! Пьяница!
— Вы уверены в этом? Ведь пьяным его видели всего один раз.
— И не хочу видеть еще раз!
— А вы возьмите его только с таким условием. Сразу уволите, если такое повторится.
Наконец сурового нотариуса удалось уговорить.
По указанному нотариусом адресу лейтенант отправился немедленно и по дороге не очень-то соблюдал правила уличного движения. Не до того было! Сведения, полученные от нотариуса, свидетельствовали о том, что катастрофа может разразиться в любой момент.
В маленьком уютном домике на окраине Лондона настроение было прямо-таки похоронное.
Когда лейтенант Гопкинс предъявил свое служебное удостоверение полной пожилой даме в черном платье, та лишь покорно подняла глаза к небу.
— О, еще и это, — простонала она и жестом пригласила лейтенанта пройти в комнату.
При виде представителя Скотленд-Ярда ему навстречу поднялся щуплый молодой человек с несчастным лицом. Из последних сил он старался соблюдать спокойствие и держаться с достоинством.
— Что ж, я готов, — отрешенно вздохнул бывший помощник нотариуса Броустер.
— К чему вы готовы? — улыбнулся Гарри Гопкинс.
Несчастный человечек с удивлением взглянул на представителя властей.
— Как это к чему? Я готов следовать за вами.
Лейтенант громко рассмеялся, стараясь, чтобы его смех услышала грустная пожилая дама.
— Вы считаете, что я явился для того, чтобы вас арестовать?
— А за чем же еще?
— Итак, вы сознаете, что за совершенные вами преступления должны понести столь суровое наказание?
Броустер тяжко поник головой.
— Увы! Если бы я помнил, что именно тогда натворил…
Лейтенант Гопкинс обеспокоился:
— Так вы ничего не помните?
— Ничего, — покачал головой преступник. — Абсолютно ничего. С того момента, как мистер Стимс указал мне на дверь — ничегошеньки не помню. Ночь, беспросветная ночь. Я даже не помню, как оказался дома. — Несчастный с ожесточением потер лоб. — Печально сознавать, сэр, что человек в моем возрасте может позволить себе нечто подобное. Э, да что тут говорить, — закончил он, пожав плечами с самым безнадежным видом.
Дружески взяв несчастного за щуплое плечо, лейтенант чуть ли не силой усадил его в кресло и сам сел напротив. В ответ на удивленный взгляд он сказал спокойно и веско:
— Не отчаивайтесь, еще не все потеряно. Возможно, вам и удастся выйти из этого неприятного положения. Думаю, ваше дело не столь уж безнадежно.
Отчаявшийся Броустер с недоверием смотрел на этого странного полицейского.
— Разве это возможно, сэр?
— Посмотрим. Все зависит от целого ряда обстоятельств. И вот эти-то обстоятельства я и должен с вашей помощью рассмотреть. Сейчас постарайтесь возможно точнее описать все, что случилось до того момента, как вы потеряли память.
Надежда, промелькнувшая в полных отчаяния глазах, видимо, придала силы бывшему помощнику нотариуса. Желтые щеки окрасил лихорадочный румянец. Впрочем, может быть, это была краска стыда?
— Что ж, — начал он тихим, полным раскаяния голосом, — я напился как… как последний… — Броустер так и не уточнил, как именно он напился, возможно, просто не мог найти достойного сравнения.
— Вы часто выпиваете? — пришел ему на помощь следователь.
Подследственный позволил себе даже негромко вскрикнуть от возмущения.
— Что вы! Я вообще не пью! Разумеется, после того, что произошло, вы вправе мне не поверить, но я говорю чистую правду. До этого прискорбного случая стаканчик портвейна по очень большим праздникам — вот самое большое, что я когда-либо позволял себе. И это случалось чрезвычайно редко, уверяю вас, сэр! Обычная же моя доза, за компанию с коллегами — несколько капель виски в бокале с содовой.
— Тогда почему же вчера… Что за праздник был?
Броустер еще ниже поник головой.
— Я и сам толком не понимаю, как оно все произошло. Я сидел у Лионса. Знаете, кабачок на углу Редкросс. Там я обычно обедаю. Ко мне подсел незнакомый человек…
— О нем расскажите поподробнее. Как он выглядел?
— Он показался мне иностранцем. По-английски говорил очень хорошо, но акцент все-таки чувствовался. Знаете, такой немного гортанный выговор. И, кроме того, лицо смуглое.
— На индейца похож?
— Мне трудно сказать, я индейцев не встречал, а вот на испанца, пожалуй, похож. Ну, слово за слово, разговорились. В таких маленьких ресторанчиках, знаете ли, нравы простые, и люди легче общаются.
— О чем был разговор?
— Сначала поговорили о забастовке шахтеров, все об этом говорят. Потом перешли на филателию. Я уже много лет собираю марки. Хобби у меня такое. Прямо-таки страсть. Он мне показал несколько штук, у него были с собой. Спросил, не подделка ли и сколько они могут стоить. Я немного в этом разбираюсь. Ну высказал я ему свое мнение. Он был в восторге. Стал говорить, что я оказал ему прямо-таки бесценную услугу и что наше знакомство надо отметить. Заказал водку. Когда я попросил подать к ней содовую, он даже руками замахал — как можно портить такой благородный напиток! «От одной рюмки вам плохо не будет, а в такую промозглую погоду нет ничего лучше для здоровья». И в самом деле, день был исключительно мерзкий. Я и подумал — выпью рюмку, не опьянею же с такой малости. Выпил. Вторую рюмку он в меня чуть не силой впихнул. Ну, а после уже пошло само… Знаете, для непривычного человека… Развезло меня.
— А о чем вы еще разговаривали, кроме филателии?
— Да ни о чем особенном. Разговор вертелся вокруг всяких подвернувшихся тем, как бывает обычно со случайными знакомыми.
— В том числе и о вашей работе в нотариальной конторе?
— Да, и об этом поговорили. Но ничего особенного. Он спросил, много ли у меня работы. А узнав, что много, посочувствовал. Сказал, что считает такую работу очень мудреной, ему дескать с ней ни за что не справиться. Ведь всякие такие документы о наследствах страшно сложная штука, «премудрая», как он выразился.
— А не интересовался ли он каким-нибудь конкретным документом? Пожалуйста, постарайтесь припомнить, это очень важно.
Броустер опять потер лоб, стараясь собрать мысли.
— Извините меня, сэр, — сказал он вздохнув. — Такая каша в голове. Помню, мы говорили о завещаниях. Ага, вот тут он и сказал, что такого рода документы — «премудрая вещь», наверняка их составляет сам главный нотариус. И тогда я… понимаете, уже водка в голову ударила… тогда я вспомнил об одном действительно сложном документе, который только накануне оформляли у нас в конторе. А составлял его именно я, а не «главный нотариус».
— Наверняка вам вспомнилось завещание профессора Вильяма Б. Хоупа? И вы назвали фамилию профессора вашему случайному знакомому?
— Ох, боюсь, назвал… Такое нарушение правил! Сам не знаю, как у меня вырвалось. Никогда раньше такого со мной не случалось…
— А о том, что завещание было официально оформлено и подписано, вы тоже сказали вашему собутыльнику?
Побледневшее лицо помощника нотариуса и весь его виноватый вид и без слов свидетельствовали о том, что так оно и было.
— Сказал, — чуть слышно признался Броустер. Решившись, он поднял голову и кинул испуганный взгляд на представителя Скотленд-Ярда.
На спокойном, можно сказать — равнодушном лице последнего не отразилось никаких эмоций.
Между тем внутренне Гарри Гопкинс весь буквально клокотал от обуревавших его чувств. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что над головой одного из обитателей виллы профессора Хоупа нависла смертельная опасность.
— Скажите, Броустер, вы смогли бы опознать вашего собутыльника? — поинтересовался он.
— Наверняка узнаю, если встречу, — был ответ. — Столько несчастий принес мне этот человек! Лицо его навсегда врезалось в мою память. Да и запомнить его нетрудно, уж очень характерные черты. Ну, и этот шрам на брови…
— Какой шрам? Вы ничего не упомянули о нем.
— Простите, и в самом деле, просто мне трудно собраться с мыслями. Да, у него был очень заметный шрам. Вот тут, на брови, шел наискосок, — Броустер показал на собственной брови.